Интересно, откуда такие характерные замашки? Неужто, Тони служил в армии или, как некоторые волшебники, успел повоевать на Второй Мировой? Вполне возможно. Я не в курсе, в каком году родился Долохов, но знал, что русский маг был ненамного моложе Реддла. А тот, на минуточку, аж двадцать шестого года выпуска! Поэтому может статься, что юность у Антонина была боевой. Но уточнять это сейчас я не собираюсь - момент неподходящий.

- Вольно! – объявил я и позвал Кричера.

Появившийся передо мной домовик выглядел свежим и невозмутимым, но в его эмоциях ощущалась усталость. Оно и понятно – больше суток на ногах, на однообразной, психологически выматывающей работе. Выслушав доклад ушастика об отсутствии происшествий, я поинтересовался, что там с моим братом. Оказалось, что почти все это время Регулус провел у портрета матери, либо играл с измененными пикси. Это меня успокоило. Разумеется, братишка уже большой мальчик, за которым не нужен постоянный присмотр, однако сделать ему замечание не помешает. Так-то мы на осадном положении, пусть в следующий раз хотя бы ставит меня в известность о своей отлучке!

Расчет порядка дежурств не занял у Тони много времени, и спустя пару минут первая тройка магов, включая скорострела-Барти, была переправлена в особняк, после чего домовик заявил:

- Хозяин Сириус, Кричер чувствует, что его зовет Леди Малфой.

Мысленно я выдал домовику разрешение отправиться на зов, и эльф тут же аппарировал. Вернулся он через минуту, сжимая в руках кожаную книжицу с золотыми уголками, конверт и пухлую папку с бумагами. Книжица оказалась блокнотом с протеевыми чарами, несколько листов которого были исписаны витиеватым почерком кузины. В конверте лежало сквозное зеркальце и записка, в которой Малфой обещал ответить на мой вызов в любое время дня и ночи. Бумаги же представляли собой актуальные досье на сотрудников Министерства, членов Визенгамота и прочих влиятельных личностей Магической Британии, имеющих сколь-нибудь значимый вес на политической арене. Ценный подарок, что ни говори!

И тут я мысленно осекся. Как говорится, на третий день Зоркий Сокол заметил, что в тюремной камере нет одной стены. Поблагодарив верного домовика и отправив его хорошенько отдохнуть, я покинул кухню, оставив там Друммонда и Винки. Не знаю, что именно шотландец планировал приготовить из оставшихся в закромах продуктов, но мешать ему я не собирался. Тем более, мне сейчас было над чем подумать. Или, если точнее, принять уже надуманное. Устроившись на диване гостиной, я надолго ушел в себя, заниматься самокопанием.

Похоже, несмотря на осторожность, утром я что-то капитально подкрутил в своих мозгах, о чем свидетельствуют недавние наблюдения. Я и раньше имел прекрасную память, однако, чтобы добыть из нее нечто полезное, мне нужно было хорошенько сосредоточиться. Сейчас же знания сами всплывали в сознании, стоило только испытать в них необходимость. Раньше мне требовалось предварительно прикинуть вектор беседы, заранее подобрать аргументы, но в разговоре с Милтонами я занимался чистой импровизацией и просчитывал психологическую реакцию в реальном времени, опираясь на эмоции гостей. А моя «легенда»? Я же придумал ее за несколько секунд, умудрившись попутно проанализировать и отбросить несколько альтернативных, показавшихся бесперспективными вариантов!

Плохо это? Разумеется, нет! Меня не смущал тот факт, что я получил способность быстрее обдумывать информацию и сноровистее ворочать глубинными пластами памяти. Меня пугало то, что я на основе все тех же сведений стал делать совершенно другие выводы. Меня напрягали изменения моего характера, на которые нельзя было закрывать глаза. К примеру, эта папка с досье. Еще вчера я бы тупо припрятал ее до возвращения Реддла, а сейчас намерен тщательно изучить и заняться формированием сильного политического альянса для совместного противостояния Дамблдору. Или энергетическое зрение. Всего полдня назад я восхищался его наличием и шалел от открывающихся возможностей, и вдруг оно стало для меня столь же привычным и естественным, как дыхание.

Пора признать, мое мышление изменилось. Причем довольно серьезно, как показывал эпизод с Барти. Произошло бы это вчера, я бы наверняка попытался убедить Пожирателя в необходимости экстренного лечения, ведь преждевременная эякуляция наглядно демонстрирует серьезную проблему в работе нервной системы. Сейчас же я четко понимал, что это бесполезно. Мою помощь упрямец точно не примет, еще и обиду затаит на Долохова за то, что растрепал мне о постыдном случае. Я прекрасно осознавал, что Крауч-младший окончательно сделал себя моим врагом, и уже просчитывал способы его ликвидации.

Но главное, мои эмоции стали другими! Приглушенными, менее выразительными. Тот же утренний поцелуй с Трикси. Я все еще ощущал рядом с ней комфорт, желание подарить свою ласку и заботу, восхищался девушкой и чувствовал влечение, но уже не испытывал того восхитительного чувства любви и нежности, от которого раньше терял рассудок. А сейчас даже испытываемый мною страх от неожиданных перемен абсолютно не мешал мне проводить анализ между состоянием «до» и «после» улучшения нервной ткани... И находить все больше плюсов в моем нынешнем положении.

Факты безжалостны – изменения определенно пошли мне на пользу. Даже уменьшение эмоциональности. Разум быстро проанализировал произошедшие со мной события и выдал печальный итог – если бы в критические моменты я меньше поддавался чувствам, то действовал бы более оптимально, принимал бы более рациональные решения и добился бы более весомых результатов. Звучит боле… кхм… банально, сродни «носил бы шапку, не отморозил бы уши». Нюанс в том, что мои обновленные мозги быстренько сгенерировали вероятный исход событий без скидки на лишние эмоции и ткнули меня носом в существенную разницу, которую бизнесмены и юристы называют «упущенной выгодой». Она внушала.

К сожалению, история не терпит сослагательного наклонения. Моя – в том числе. Будем радоваться тому, что имеем! Тем более, на это я все еще способен. Эксперименты с нервной тканью не лишили меня чувств, поэтому я вполне могу насладиться вкусом яблочного пирога или поцелуем невесты. Другое дело, что полученное удовольствие ощущается не так остро, но это – дело поправимое. Я же всегда могу принудительно раскочегарить собственные чувства. Вопрос только – зачем? В постели их избыток вредит (доказано на практике), в боевой обстановке они противопоказаны, да и на переговорах особо не нужны…

Получается, зря я вообще сейчас паникую! Ну, изменилось немного мое мышление, и что в этом плохого? Я влет освоил магическое зрение, научился быстро думать и стал ощутимо опытнее благодаря переводу всей долговременной памяти в рабочую область. Стоило это снижения уровня эмоциональности? Разумеется! А страх возник во мне исключительно по причине нежелания лишаться человечности, что на самом деле довольно глупо.