Шрифт:
Закладка:
Элен аж передернуло.
— Нет! — Воскликнула она. Затем, помолчав, она неуверенно произнесла: — Послушай, Изамери. Если хочешь, я поговорю с дядей, чтобы он как-то разобрался с Дюронами, чтобы они не тронули тебя.
Пират озадаченно поглядел на неё, потом расхохотался.
— Да ты, Крысеныш, никак ливер с требухой попутала! — Грозно сказал он. — Ты что предлагаешь мне искать защиты от какого-то отребья у судейского?! Я что похож на такого слизняка?
— Нет, — покачала головой девочка. — Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто переживаю за тебя, ведь Дюроны наверное станут мстить тебе.
— Переживаешь за меня? — Ухмыльнулся Изамери. — Клянусь кровавой выжимкой Марли, ты, Крысеныш, престранное существо. Даже моя собственная мать никогда не переживала за меня. Не волнуйся, мстители из Дюронов такие же дрянные, как и повара. Вон кошку до углей сожгли, — он кивнул в сторону костра.
— Кошку! — Ужаснулась Элен.
— Конечно, — подтвердил пират. — Им охотится лень, вот и стащили у кого-то из каравана его пушистую любимицу. Хотя приготовленная по уму, она совсем не дурна. Тебе бы, Крысеныш, понравилось.
— Вряд ли, — сказала Элен и, поглядев на печального Ири в её руках, вздохнула. Сколько же всего случилось из-за такого пустяка, подумалось ей.
73
Галкут, в сопровождении Нейры и Юддиса, отправился на хирургические процедуры к фургону артистов. Элен и Уэлкесс пошли в противоположную сторону. Начальник охраны хотел было отвести девочку к её мнимому дядюшке, поскольку ему явно не терпелось как можно быстрее снять с себя ответственность за племянницу судьи, но Элен вдруг заявила о нестерпимом голоде, что в общем было абсолютной правдой, и напомнила Уэлкессу обещание капитана Эркхарта накормить её настоящим ужином караванщиков. Уэлкесс попытался убедить девочку, что в шатре начальника каравана её ждет гораздо более роскошная трапеза, но Элен настояла на своём. И они отправились к ближайшему бивуаку охранников каравана, тех, кто не относились к «Бонре», а подчинялись исключительно Эркхарту. Остальные люди Уэлкесса остались на поляне, наблюдать за Дюронами и поджидать их отца и дядю, при этом готовясь к крупным разбирательствам с последними.
Уэлкесс вывел девочку куда-то на окраину лагеря и минут через пять они подошли к ровному широкому лугу на опушке леса. Вдалеке в паре сотнях метров, у самых деревьев, стояли какие-то огромные длинные повозки с прямоугольными конструкциями на телегах. Здесь же возле тропинки, на вытоптанной площадке, расположились две палатки, несколько наспех сколоченных столов и скамеек, небольшая походная кухня с железной печкой, умывальник, подставки для оружия. Неподалеку весело пылали три костра, вокруг которых на чурбаках и маленьких скамеечках сидели загорелые, небритые мужчины, как показалось Элен, самого что ни на есть разбойничьего вида.
Уэлкесс окликнул одного из них, поименовав его Махор. Это был низенький коренастый мужичок с крупным носом, большими ушами, кустистыми бровями, взлохмаченной черной шевелюрой и широкой неопрятной курчавой бородой. Одет он был в красную рубаху-косоворотку, подпоясанную кушаком, толстый темный жилет с множеством крючков вместо пуговиц, замызганные серые штаны, заправленные в разношенные сапоги со складками на голенище. Прямо посреди груди на ремне через плечо в ножнах отделанных бисером висел огромный длинный нож с костяной рукоятью. Элен не поняла что такое «Махор», имя или прозвище, но от мужчины исходил очень сильный табачный запах. Он мало походил на тонкие лиственные ароматы дедушкин сигар, но тем не менее что-то общее у них явно присутствовало. Махор был очень подвижным, суетливым, то и дело расправлял рубаху под кушаком, стукал себя пальцем по массивному носу, словно сбивая с него росу, складывал крест-накрест ладони, сжимая-разжимая их с хлюпающим звуком и теребил деревянный крестик, висевший на черной веревочке у него на шеи. На начальника охраны он как будто взирал с неким подобострастием, но при этом в его речи никакого заискивания не наблюдалось.
Уэлкесс повелел ему взять под опеку маленькую госпожу, сытно накормить её военной кашей, обильно напоить сладким чаем с военными же сухарями, найти у костра уютное местечко, а также всячески развлекать и заботиться о ней, оберегать как зеницу ока и при этом обращаться с ней со всей возможной почтительностью и вниманием, ибо дескать благородная сэви не просто, как витиевато выразился начальник охраны, «нежный цветок райского сада», а племянница некой высокопоставленной важной особы, очень важной особы. Однако Уэлкесс ограничился лишь туманными намеками, так ничего и не сказав о королевском судье.
Махор клятвенно заверил, что он всё исполнит в лучшем виде. Сам же Уэлкесс извинился перед Элен и сказал, что ему нужно срочно отлучиться по делам, но он вскоре вернется и проводит её к дядюшке.
После ухода начальника каравана, Махор ласково поглядел на девочку и широко улыбнулся ей. При этом выяснилось, что у него не хватает двух зубов на верхней челюсти. К Элен он обращался на «ты» и называл её «дочкой». Он вежливо спросил сколько ей «годиков» и какого она «роду-племени». Элен осторожно ответила, что ей шесть с половиной "годиков", памятуя о длине каунамского года, и что она из племени «акарийцев». Мужчина вполне этим удовлетворился. Вообще Элен показалось немного странным, что Махор воспринимает её совершенно спокойно. Судя по его ауре он не испытал ни малейшего всплеска удивления от её внешнего облика. Словно он не обратил никакого внимания на её необычную идеальную одежду, её короткостриженые волосы, её разбитое лицо в конце концов. Он взял девочку за руку и предложил пройти к «дяде кашевару», где она получит настоящую походную пищу.
Кашевар, высокий молодой мужчина богатырского телосложения, сидел возле железной печки и чистил маленьким ножом какой-то овощ. На просьбу Махора накормить юную сэви, он весело подмигнул девочке и щедро навалил в миску какой-то каши. На вопрос о ложке, он поглядел по сторонам, затем наклонился, вынул ложку у себя из-за голенища и протянул Элен. Её опекун тут же накинулся на него:
— Совсем сдурел что ли? Ты бы еще у себя из жопы ложку вытащил! Ослина! Не видишь что ли кто перед тобой?
Кашевар на миг застыл, обескураженный, затем словно с удивлением воскликнул:
— Махор, ты что ли?!
Элен улыбнулась.
— Дубина, — проворчал Махор, — иди ложку ищи. Чистую!
Веселый кашевар ушел в палатку. После получения ложки, Элен была посажена за один из столов, лицом в сторону костров, при этом Махор как обычно много суетился, проверяя стол на прочность, смахивая со столешницы крошки и пододвигая скамейку то ближе то дальше. Ей также принесли маленькие лепешки и какие-то блестящие серым
