В итоге из общей протяженности полосы наступления армии в пятнадцать километров вражеская оборона прорвана на участке в восемь километров. Клин вбит на глубину три километра.

16 января гвардейские дивизии А. Ф. Щеглова, И. Д. Романцова и С. М. Путилова углубили клин до восьми километров, расколов вторую полосу немцев как раз посередине между Красным Селом и Пушкином.

Сражение разрастается. В штабе фронта царит большое оживление. Рабочие карты генерала А. В. Гвоздкова пестрят красными и синими пометками. Дмитрий Николаевич Гусев часто покидает свой кабинет, идет с картой то к Говорову, то к Жданову. Вчера он вылетал на Ораниенбаумский плацдарм. Сегодня оттуда получены добрые вести: разгромлен ключевой узел немцев в Дятлицах. До Ропши войскам Федюнинского осталось десять километров.

Гусеву позвонил начальник штаба 42-й армии генерал Г. К. Буховец. Слышится его хриплый, будто на всю жизнь простуженный голос:

– Сто двадцать пятая дивизия покончила с Финским Койровом.

– Наконец-то, – ворчит Гусев. – А что делается на левом фланге?

– Вводим восемьдесят пятую дивизию Введенского, – сипит Буховец, – сегодня разделаемся с Александровской и будем штурмовать Пушкин.

– Как с вводом танковых бригад? Не прозевайте, могут ведь и уйти немцы из Стрельны и Урицка на Красное Село. Тогда там тяжелее будет…

На рассвете 17 января Кирчевский доложил мне по телефону:

– Командарм сегодня днем вводит в прорыв на участке Симоняка подвижную группу для удара по Красному Селу: две танковые бригады с двумя самоходными артполками, зенитчиками и саперами.

– С какого рубежа? Есть для них колонные пути? – спрашиваю сразу.

– В том-то и загвоздка… – Кирчевский что-то мнется. – Рубеж развертывания и ввода определен в районе Виттолово. До него очень много мокрых мест, снег глубокий.

– Мокро там или не мокро, а скажите – сделаны все-таки колонные пути, Николай Федорович? – я начинаю нервничать, зная по опыту, что с танкистами у нас чаще всего неприятности на этом этапе боя.

– Всю ночь батальоны из бригады Шубина работали, сейчас еду сам проверять.

Разрабатывая план обеспечения операции, штаб инженерных войск фронта распределил ресурсы на четыре своеобразных эшелона саперов. Первый – в действии с момента атаки в составе штурмовых групп с пехотой. Там и отряды минеров-разведчиков. Начал действовать и второй эшелон – отряды для быстрой прокладки путей вне дорог и постройки мостов. В третьем эшелоне специальные отряды разминеров. Им – населенные пункты и вся территория, освобождаемая от врага. Четвертый – отряды, готовые немедленно создать заграждения при крупных контратаках противника, немедленно закрепить любой рубеж по заданию командования.

Вот днем и произошел инцидент со вторым эшелоном саперов. Говоров выехал к командарму 42-й, а некоторое время спустя Дмитрий Николаевич Гусев вызвал меня к себе. Сердитый, красный, возбужденный.

– Поезжай-ка, друг любезный, туда сам. Сорвали твои саперы ввод танков.

– Как сорвали?

– Атак. Сам увидишь. Масленников и наш Баранов рвут и мечут. Первая и двести двадцатая танковые бригады еще не дошли до рубежа развертывания, как их уже накрыла артиллерия немцев.

– Причем тут саперы, Дмитрий Николаевич?

– Колонных путей не проложили. Танки по шоссе пошли. Говоров приказал вернуть их снова к Пулкову, отложить ввод. Потери бессмысленные.

Поправки к первым сведениям о причинах неудачи ввода подвижной группы были сделаны немного спустя. Конечно, сапер на то и сапер, чтобы быстро открывать дорогу всем – будь то пехотинец на своих-двоих с винтовкой или стальная махина на гусеницах с пушкой. За промедление и на сапере лежит вина. Но оказалось, что и командарм Масленников излишне поторопился. Он недооценил огневую систему немцев и, не дожидаясь, когда будут готовы колонные пути, пустил днем танки по шоссе. Говоров всем нам дал свирепую нахлобучку. Но, возможно, военные историки будут критиковать и его за то, что он очень уж торопил командарма, боясь упустить момент ввода танков с самоходками.

Линдеман, видимо, понял теперь, какие крупные силы готовятся для наращивания нашего первого удара. Вечером поступили сведения, что из Стрельны и из поселка Володарского началось передвижение гитлеровцев в сторону Красного Села. Если не принять мер, то замысел командующего – быстро изолировать и уничтожить стрельнинскую группировку – окажется невыполнимым.

На командных пунктах Федюнинского, Масленникова и в Смольном вновь царит высокое напряжение. Решено вводить в бой части из вторых эшелонов армий: во Второй ударной – 108-й стрелковый корпус и 152-ю танковую бригаду; в 42-й – 291-ю дивизию и снова подвижную танковую группу.

Говоров приказал мне усилить дивизии штурмовыми саперными батальонами из инженерного резерва фронта. 17-я штурмовая инженерно-саперная бригада полковника H.A. Руя, прибывшая по решению Ставки на наш фронт десять суток назад, пошла в бой на красносельском и дудергофском участках.

Ночью я поехал с Кирчевским к Симоняку. Его корпусу придавалось три таких батальона.

Горько знакома дорога через Рехколово, Виттолово, Кульму на Николаевку! Здесь летом сорок первого года на наших глазах фашистские летчики-убийцы с бреющего полета расстреляли около двухсот женщин, рывших противотанковый ров. На этом же рубеже оборонялись народные ополченцы и минеры Петра Евстифеева и Петра Заводчикова со связками гранат и бутылками горючей смеси, встречая танки с крестом на бортах.

Тогда зарево пожаров поднималось за спиной отходивших с боями войск и покидавших поселки жителей. Сейчас оно перед нами.

Ночь, подсвеченная заревами, наполнена грохотом, гулом канонады. По небу все время шарят прожекторы. На дороге, по которой двигаются машины, орудия, колонны пехоты, никто не обращает на это внимания. В перебранке водителей, попавших в пробку, слышится прежде всего нетерпеливое: «Вперед! Вперед!»

Сражение идет уже на более широкой полосе. 64-я гвардейская дивизия Романцова выбивает гитлеровцев из Большого лагеря и станционного поселка в Красном Селе. Правее на слободу Павловскую вышла 291-я дивизия Зайончковского; еще правее – на Константиновку и Горелово – пробиваются части 125-й дивизии Фадеева.

К новому командному пункту Симоняка нас провел корпусной инженер подполковник Б. К. Наумов. Мы подошли к бывшему немецкому блиндажу, около которого валялись обычные атрибуты окопного быта гитлеровцев: порнографические открытки, игральные карты, бутылки из-под шнапса.

Николай Павлович тяжеловато поднялся из-за стола, застегнул распахнутый китель. Он сильно поседел осенью прошлого года, когда узнал о гибели жены и сына. Был сбит самолет, в котором они летели, возвращаясь в Ленинград из эвакуации. В углах рта у Симоняка лежали и сейчас глубокие суровые складки. После трех бессонных суток лицо осунулось.

Пришел начальник штаба корпуса, старый ханковский боевой друг Симоняка – Иван Ильич Трусов. Мы заговорили о штурмовых саперных батальонах.

– Посмотрел я на них, – сказал Симоняк. – Ну что, друзья… Сам воевал в семнадцать лет, но то ли я постарел, то ли что-то другое, а не