— Вовсе нет! — обиженно воскликнул он. — Она мой друг.

— Удобное слово. Я слышала, как рыцари моего отца использовали его, когда говорили про женщин, которых не принято пускать за порог церкви. — Мириамель села, выпрямив спину. Сейчас она не просто его дразнила, он вновь уловил в ее голосе прятавшийся гнев. — Я тебя не виню, такова природа мужчин. По-своему она очень привлекательна.

Саймон резко рассмеялся.

— Я никогда не пойму, — сказал он.

— Что? Чего ты не поймешь? — спросила Мириамель.

— Не имеет значения. — Он покачал головой, решив, что пора сменить тему на более безопасную. — О, я едва не забыл. — Он повернулся и взял мешочек со шнурком, который положил у стенки. — Мы празднуем наши дни рождения. Пришло время подарков.

Мириамель ужасно удивилась.

— О, Саймон! Но я ничего для тебя не приготовила!

— Достаточно уже того, что мы здесь. А ты живая и невредимая после стольких… — Его голос пресекся, и, чтобы скрыть смущение, он откашлялся. — В любом случае ты уже сделала мне замечательный подарок. — Он расстегнул воротник, чтобы Мириамель посмотрела на шарф на его длинной шее. — Я думаю, это лучший подарок из всех, что я когда-либо получал. — Он улыбнулся и тут же постарался скрыть улыбку. — А теперь моя очередь. — Он засунул руку в мешок и вытащил оттуда что-то, завернутое в ткань.

— Что это? — Все заботы вдруг исчезли с ее лица, оставив лишь детский интерес к таинственному свертку.

— Открой.

Мириамель так и сделала, развернула ткань и увидела белую стрелу ситхи, подобную вспышке огня из слоновой кости.

— Я хочу, чтобы стрела принадлежала тебе, — сказал Саймон.

Мириамель, которая сильно побледнела, перевела на него взгляд.

— О нет, — выдохнула она. — Нет, Саймон, я не могу.

— Ты о чем? Конечно, можешь. Это мой тебе подарок. Бинабик сказал, что ее сделал Виндаомейо, мастер по изготовлению луков и стрел, так давно, что никто из нас даже не может такого представить. И это единственное, что у меня есть и достойно принцессы. Мириамель, нравится тебе это или нет, но ты принцесса.

— Нет, Саймон, нет. — Она вложила стрелу и ткань в его руки. — Нет, Саймон. Это самое доброе, что кто-либо мне сделал, но я не могу ее взять. Белая стрела — не просто вещь, она обещание, которое дал тебе Джирики, — клятва. Ты сам говорил. Стрела значит слишком много. Ситхи не делают такие подарки просто так.

— Как и я, — сердито ответил Саймон. Значит, даже этого недостаточно, — подумал он. Под тонким слоем ярости он почувствовал сильную обиду. — Я хочу, чтобы ты владела стрелой.

— Пожалуйста, Саймон. Я тебя благодарю — ты даже не представляешь, как я ценю твой подарок, но мне будет слишком больно забрать ее у тебя. Я не могу.

Смущенный и обиженный, Саймон сжал в руке стрелу. Мириамель отказалась от его подарка. Он почувствовал, как его охватывает безумие.

— Тогда жди меня здесь, — сказал он и встал, с трудом сдерживая крик. — Обещай, что не уйдешь, пока я не вернусь.

Мириамель, прикрыв ладонью глаза от солнца, смущенно на него посмотрела.

— Если ты хочешь, чтобы я осталась, Саймон, я останусь. Тебя долго не будет?

— Нет. — Он повернулся к разрушенным воротам в огромной стене, сделал несколько первых шагов и побежал.

Когда он вернулся, Мириамель сидела на том же месте. Она нашла гранат, который он оставил в качестве последнего сюрприза.

— Извини, — сказала она, — но мне стало не по себе, и я его почистила. Но не стала есть. — И она показала на зернышки, выложенные в ряд, словно самоцветы. — Что у тебя в руке?

Саймон вытащил меч из складок плаща. Мириамель с тревогой смотрела на него, когда он опустился перед ней на колени.

— Мириамель… принцесса… я хочу отдать вам единственный дар, который у меня остался. — Он протянул ей свой меч рукоятью вперед и опустил голову, глядя на траву у своих ног. — Мою службу. Теперь я рыцарь. Я клянусь, что вы — моя госпожа, и я буду вашим защитником… если вы согласитесь.

Саймон краем глаза за ней наблюдал. На лице Мириамель отразилось множество эмоций, но он не сумел понять ни одной из них.

— О, Саймон, — сказала она.

— Но если вы не хотите или по какой-то причине я слишком глуп, чтобы знать причину, то просто скажите «нет». И мы по-прежнему будем друзьями.

Последовала долгая пауза. Саймон смотрел в землю, чувствуя, что у него начинает кружиться голова.

— Конечно, — наконец сказала она. — Конечно, я согласна, дорогой Саймон. — Ее голос неожиданно дрогнул, и она хрипло рассмеялась. — Но я тебя никогда за это не прощу.

Он с тревогой поднял голову, чтобы посмотреть, не шутит ли она. На губах у нее застыла странная кривая улыбка, но она снова закрыла глаза. Ее ресницы блестели от слез. Саймон не мог понять, счастлива она или охвачена печалью.

— Что мне делать? — спросила она.

— Я не уверен. Наверное, нужно взять рукоять меча и коснуться клинком моих плеч, как сделал Джошуа. И сказать: «Ты мой Защитник».

Она взяла рукоять, прижала ее к щеке, потом подняла меч и поочередно коснулась его плеч, сначала левого, затем правого.

— Ты будешь моим Защитником, Саймон, — прошептала она.

— Да, буду.

Пламя факелов в Доме Прощания почти погасло. Время вечерней трапезы давно прошло, но никто не вспомнил о еде.

— Сегодня третий день Раэда, — сказал принц Джошуа. — Мы все устали. Я прошу вашего внимания еще на несколько мгновений. — Он провел рукой по глазам.

Изгримнур подумал, что из всех, кто здесь собрался, принц выглядел самым измученным после долгих трех дней и множества язвительных доводов и замечаний. В попытке дать каждому высказать свою точку зрения Джошуа позволил обсуждать и второстепенные вопросы — и прежний хозяин Элвритсхолла его не одобрял. Он был уверен, что Джошуа не сможет выдержать трудности кампании против брата, если не займет более жесткую позицию. Он стал лучше с тех пор, как Изгримнур видел его в последний раз, — путешествие в это странное место изменило всех, кто его совершил, — но герцог считал, что Джошуа еще не овладел искусством слушать, но поступать по-своему. А без него ни один правитель долго не удержится у власти.

Поводов для разногласий хватало. Тритинги не верили в отвагу народа Нового Гадринсетта и боялись, что они станут бременем для кланов, когда Джошуа перенесет свой лагерь в луга. В свою очередь, переселенцы не были до конца уверены