Гриневицкий бросил свою бомбу в ту самую минуту, когда государь проходил мимо него, под самые ноги.

В материалах судебного процесса по «Делу 1-го марта» об этом рассказано так: «Затем, как только Государь, желая посмотреть место взрыва, сделал несколько шагов по панели канала по направлению к экипажу, сзади у самых ног Его раздался новый оглушительный взрыв, причем поднятая им масса дыма, снега и клочьев платья закрыла на несколько мгновений все пространство. Когда же она рассеялась, пораженным взорам присутствующих, как пострадавших, так и уцелевших, представилось ужасающее зрелище: в числе лиц, поверженных и раненных взрывом, находился и Государь Император. Прислонившись спиною к решетке канала, упершись руками в панель, без шинели и без фуражки, полусидел на ней возлюбленный Монарх, окровавленный и трудно дышавший. Обнажившиеся ноги венценосного Страдальца были раздроблены, кровь сильно струилась с них, тело висело кусками, лицо было в крови. Тут же лежала шинель Государя, от которой остались лишь окровавленные и обожженные клочья. Раненный рядом с Государем Императором полковник Дворжицкий, приподнявшись с земли, услышал едва внятно произнесенные слова Государя: „Помоги“ и, вскочив, побежал к Нему вместе со многими другими лицами. Кто-то подал платок. Государь, приложив его к лицу, очень слабым голосом произнес: „Холодно, холодно…“»

Во время взрыва Дворжицкого, по его собственным словам, «точно кипятком обдало», он упал. Гриневицкий, чье имя не скоро стало известно, рухнул как подкошенный и умер через 8 часов от множественных ран. Вскочив, полковник подбежал к императору и, схватив его под руки, попытался приподнять, полагая, что Александр Николаевич только ранен, и вдруг увидел обрубки ног.

– Помогите! – крикнул Дворжицкий, и его повелительный призыв сдвинул с места испуганных людей.

Подбежали рядовые Терского конвойного эскадрона Козьменко и Луценко, шедшие мимо младший фельдшер лейб-гвардии Павловского полка Горохов, штабс-капитан Франк, адъютант крепостной артиллерии Кюстер, подпоручик Рудыковский, штабс-капитан Новиков, камер-паж Косинский, мещанин Павлов, крестьянин Назаров, поручик граф Гендриков и – Иван Емельянов.

В качестве метальщика Емельянов стоял на углу Невского и Малой Садовой, а затем у Театрального моста. Когда увидел, как шагах в двадцати царь упал и кто-то позвал на помощь, то совершенно инстинктивно Иван бросился вместе с другими вперед – помочь, слева держа под мышкой завернутый в газетный лист снаряд.

Начавшего терять сознание государя понесли к саням Дворжицкого. Подоспевший в одном мундире великий князь Михаил спросил:

– Слышишь ли ты меня?

– Слышу… – едва выговорил император.

– Как ты себя чувствуешь? – от растерянности нелепо спросил великий князь, совсем потерявшийся от кошмара происшедшего.

– Скорее… во дворец, – прошептали губы императора.

Между тем среди окружавших лиц не было единого мнения. Кто предлагал нести в Михайловский дворец, кто в ближайший дом для немедленного оказания медицинской помощи. Но за спорами все они не сводили глаз с Александра Николаевича, и все услышали его слова:

– Несите меня во дворец… там… умереть…

Штабс-капитан Кюстер, оставивший в карете на Невском жену, с которой ехали на именины тещи, снял с себя шинель и укрыл императора. Графу Гендрикову показалось, что Александру Николаевичу тяжело от надетой каски, он снял ее и прикрыл голову государя своей фуражкой. Штабс-капитан Новиков хотел обтереть от крови лицо государя, но кто-то из-за его спины положил свой платок, быстро ставший из белого алым.

Два казака держали голову императора, Кюстер держал правую руку, ротмистр Кулебякин, сидя спиной к кучеру, придерживал обрубки ног, из которых все текла и текла теплая кровь.

Сани понеслись по набережной Мойки, повернули на Миллионную, вот уже Зимняя Канавка…

Государь вдруг открыл глаза и, взглянув на ротмистра Кулебякина, у которого по лицу текли кровь и слезы, внятно спросил:

– Ты ранен, Кулебякин?

У того не было сил ответить. Только голову опустил, давя рыдания.

Сани остановились у Императорского подъезда. Четверо на руках понесли императора. В коридорах Зимнего пахнуло холодом смерти.

Александра Николаевича внесли в его кабинет и положили на походную кровать. Он едва дышал и был все время в бессознательном состоянии. Доктора вдували ему кислород, бинтовали раздробленные выше колен ноги.

Разом постаревшая, с остановившимся взором светлейшая княгиня Юрьевская стояла на коленях у изголовья супруга. С другой стороны, также на коленях, стоял великий князь Александр Александрович, пока еще наследник. Протоиерей Василий Бажанов, едва успев причастить умирающего, прочел отходную. Вокруг стояли братья, их жены, сыновья с женами, Адлерберг, Лорис-Меликов. За спинами взрослых не был виден невысокий четырнадцатилетний подросток – «солнечный лучик» императора, великий князь Николай Александрович. В коридорах дворца громко, не стесняясь, плакали. Горе было непритворным.

В 3 часа 35 минут пополудни императора Александра II не стало.