Шрифт:
Закладка:
Твою маман! Простой способ возвращения обратно в Союз не получился… Зато узнал, что Санин благополучно убыл на родину и ночной бой на них никак не сказался. Это уже очень хорошо. И Хелен весточку через Клабке передал, что ее жених жив, здоров. Она умная, она поймет, что значат извинения парагвайского бизнесмена.
А что касается меня, то все складывается так, что дальше действовать будем по плану Кравцова-младшего. У этого парня на самом деле везде есть свои завязки! И теперь, когда у меня ничего не вышло, ждет нас путь в марсельский порт. Там есть несколько человек, которые помогут нам попасть на судно, которое идет в Болгарию или Румынию. Хотя позавчера Румыния как пункт назначения отпала. Красная Армия, судя по английской сводке, взяла Констанцу, и теперь корабли с оккупированной немцами территории туда не ходят. Так что остается Болгария. Если высадимся в Варне или Бургасе, то до фронта будет рукой подать. А если все будет хорошо, дней через десять нас уже начнут трясти родные особисты.
* * *— И что, Бергман был единственным человеком, который мог нас в Болгарию переправить?
Я раздраженным щелчком выкинул окурок в грязную, покрытую сероватой пеной воду. Даже в стороне от порта, при взгляде на морскую гладь, желания купаться не возникало. И вовсе не от погоды. Всюду мусор, масляные пятна… в довершение ко всему мимо, чинно выставив все четыре лапы в небо, проплыл труп здоровенной крысы.
Сегодня, когда мы приехали в Марсель, Кравцов тут же рванул по знакомым. Вот только результат был нулевым. То, что двое из них находятся в рейсе, он и раньше знал, когда из дома сюда звонил. Оставался еще один человек — старинный знакомый его отца, бывший белый офицер, по фамилии Бергман. Этот, сильно разбавленный двухвековым пребыванием в России швед брался помочь Мишкиным друзьям. И все бы ничего, но буквально перед нашим приездом бывшего беляка скрутил приступ аппендицита. И пипец… Мы с нашими наполеоновскими планами просто зависли в воздухе. Михаил тут, конечно, был ни при чем, но я все равно шипел в его сторону весьма эмоционально. Кравцов, проследив, как «бычок» медленно обгоняет крысиную тушку, нехотя ответил:
— Есть еще один знакомый. Но шапочный и деньги очень любит. Поэтому ненадежный. За контрабанду, перевозимую им, можно быть спокойным, но вот вас я бы поопасался ему доверять…
— А что такое? Немцам может сдать?
— Нет, но… — Мишка неопределенно пошевелил пальцами. — Скользкий он какой-то. Хотя если хорошо заплатить…
М-да, насчет «хорошо заплатить» — есть проблемы. У нас с Птицыным денег не было. Кравцов тоже не сын миллионера. Аристарх Викторович, по здешним меркам, конечно, достаточно крут, но однозначно не миллионер… Вот только… У этого скользкого знакомого хотя бы расценки-то узнать можно? Михаил на мой вопрос почесал репу и, поморщившись, очередной раз удалился, оставив нас дожидаться известий в какой-то старой хибаре на берегу, принадлежащей его очередному знакомому, который в это время был в рейсе.
День начинал клониться к вечеру, когда Кравцов-младший вернулся. Издалека разглядев его через запыленное окошко, я вылез наружу с вопросом:
— Ну что?
— А… — Михаил только рукой махнул. — Он хочет шесть тысяч за двоих. А на Бургас уходит завтра днем. Вся проблема в том, что здесь мне таких денег не достать и домой не успею съездить…
— М-да… А сколько у тебя есть сейчас?
— Восемьсот. Но в виде задатка он их брать оказался. Деньги ему нужны все и сразу… Я же говорил — этот гад их любит и на слово никому не верит…
Ититская сила! Шесть штук франков, это же сумасшедшие деньги! Почти штука марок! Хотя за невестино колечко я, помнится, сумму в два раза большую отдал… Вспомнив кольцо и все с ним связанное, только протяжно вздохнул. Как там чудо мое белобрысое сейчас поживает? Ночная Певунья… Это так со старогерманского ее фамилия переводится. Не банальное — Соловьева, а Ночная Певунья… А как она той ночью «пела»… Эх-эх-эх…
С другой стороны, чего я волнуюсь? Она-то у любимого дяди наверняка хорошо поживает. Это я сейчас на грязном волнорезе сижу и соображаю, где бабками разжиться. В голове из идей крутились только полузабытые отрывки штатовских боевиков, где герои, бодро постреливая по сторонам, тянут мешки с деньгами из банка. Но здесь такое не прокатит… Шлепнут моментом, только сунься — тут не кино. Вот только ничего толкового в голову все равно не лезло. Перед глазами стояли дипломаты с баксами, натыренными голливудскими красавчиками. И соответственно всякие там полицейские машины, пляж на Гавайях, «однорукие бандиты» и зеленые столы казино. Помотал головой, чтобы избавиться от этих мешающих думать видений, и вдруг замер. Боясь спугнуть пришедшую мысль, осторожно поинтересовался у Кравцова:
— Михаил, а в Марселе в азартные игры играют?
* * *М-да… Какие сочные цвета… Пальцами попробовал приоткрыть правый заплывший глаз, но, увидев в появившейся щели красный, налитой белок, передернулся и оставил это занятие. Насколько, однако, качественный удар у этого хмыря. Эксклюзивный можно сказать. Мало кто с левой так влепить может. Да и шея ноет, а когда башкой крутишь, в ней что-то хрустит.
За спиной послышались шаги, и я, развернувшись всем корпусом, как «Фердинанд», увидел возмутительно бодрого Игоря. Он с кружкой в одной руке и с бутербродом в другой вошел на кухню и, увидев бланшеносного товарища, хмыкнул, но нашел в себе силы не прикалывать, а вежливо поинтересоваться:
— Ты как? Живой?
Я молча отобрал у него чашку, в которой оказался полуостывший кофе, и мрачно ответил:
— Не дождетесь… Я, как Ленин — живее всех живых. А Мишка что, уже в порт умотал?
Птицын, протянув мне надкушенный бутер, кивнул и ответил:
