Шрифт:
Закладка:
Итак, мы находились в Чердынских лесах, в только что занятой довольно значительной деревеньке, которую, не в пример прочим, красные защищали упорно. Следующий населенный пункт на пути нашего продвижения находился за 25 верст «волоком». По полученным от разведки сведениям, это было уже село, которого красные без серьезного боя не уступят, так как оно для них представляет какое-то стратегическое значение.
Принимая во внимание все эти соображения, мы должны были хорошо продумать и разработать план наших дальнейших действий. Выступить решено было ночью, с расчетом, чтобы подойти к цели на рассвете, так как в той обстановке, в которой мы находились, ночной бой для нас был бы неприемлем. Кроме того, необходимо было дать некоторый отдых людям, уставшим после тяжелого перехода.
План был таков: в 9 —10 часов вечера должна была выступить большая разведывательная партия в составе 25–30 человек под командой младшего офицера и идти до соприкосновения с противником; если будет возможно – занять село, а в противном случае – завязать бой и держаться до подхода главных сил. Выбор вести разведку пал на меня, и я, получив боевую задачу, выступил в назначенный час под искренние пожелания успеха остающихся однополчан.
Зима тогда стояла снежная и холодная, но в дремучем лесу казалось теплее, чем можно было ожидать. Полная луна в радужном круге, как это бывает в морозы, феерически освещала молчаливый лес. Голубоватый фосфорический отблеск искрился на дороге, на засыпанных снегом огромных ветках вековых сосен, и было что-то таинственно-сказочное в этой волшебной картине. Дремучий лес спал, как заколдованный, и кругом была такая тишина, что от нее звенело в ушах. Местами дорога проходила под сросшимися, казалось, ветвями деревьев, на которых лежал девственный снег, и мы шли как в туннеле.
Солдаты после дневного отдыха шли бодро и внимательно всматривались в окружавшую нас ажурную чащу, где на блестящей парче снежного ковра причудливо переплетались фантастические тени огромных сосен, елей и пихт. Кроме 25 стрелков, со мной был пулемет Виккерса и одна подвода для раненых, с ротным фельдшером.
У меня в то время довольно часто побаливали зубы, и, как на грех, едва мы прошли полпути, меня стало лихорадить и начался сильный приступ зубной боли. Тот, кто когда-либо испытал это мучительное состояние, поймет без всяких объяснений человека, который, как говорят, света Божьего не видит и жизни не рад. Вот именно такое состояние и постигло меня в момент исполнения возложенной на меня ответственной боевой задачи. Возвращаться было уже поздно, да и бесполезно, так как получить облегчение все равно было невозможно. Подозвав своего заместителя, взводного унтер-офицера, я сообщил ему о своей болезни и приказал быть как можно бдительнее и обо всем замеченном немедленно доносить мне.
Луна заметно скатилась к горизонту, и в просветы верхушек гигантских деревьев видны были крупные яркие звезды, но в лесу было темно. Все заставляло нас соблюдать самую тщательную осторожность: мы двигались вперед так бесшумно, что как будто слышали, как колотятся наши сердца. Я, сжав зубы, беззвучно ныл и стонал от боли и был бы рад неприятельской пуле, которая прекратила бы мои нечеловеческие страдания…
Время, казалось, остановилось, и напряжение дошло уже до предельной точки, когда взводный мне доложил, что дозоры заметили в лесу какой-то огонек. Конечно, это еще не было село, к которому мы пробирались. Огонек, тускло мерцая, виднелся влево от дороги, в лесной чаще, но как близко – определить было невозможно. Мы приняли боевой порядок и залегли, ожидая сведений от посланной разведки. Через полчаса было установлено, что в двухстах шагах от дороги находится лесная сторожка и в ней один сторож. Красных поблизости нет. И я решил сделать здесь небольшой привал.
Сторожка была маленькая и освещалась сальной плошкой, при свете которой можно было разглядеть все ее несложную обстановку. В левом углу – печь; в правом, красном, стол и около него широкая скамья, она же, вероятно, и кровать сторожа. У двери на гвозде висел меховой полушубок, в углу стояла двустволка, а на стенах висели кое-где пучки сушеных трав да две или три заячьих шкурки – вот и все.
Хозяин – очень благообразный мужик, крепкий, ростом выше среднего, на вид лет пятидесяти, но, как я узнал позднее, ему было много больше. Темно-русые с проседью, гладко расчесанные волосы и аккуратная борода напоминали скорее какого-нибудь боярина или персонаж из былинного эпоса, чем лесного сторожа, затерянного в глуши. Если еще прибавить к описанию большие открытые глаза, которые светились добродушием и отвагой, а также одну характерную черту его разговора – он всем говорил «ты», но себя величал «мы», – то портрет готов.
В караулке было тепло, но не жарко. Я сел у стола и, зажав лицо руками, застонал и заохал от боли. Солдаты разместились на полу, пользуясь случаем отдохнуть после длительного и напряженного перехода. Хозяин стоял у печки.
– Кто наболыпий-то вашей ватаги? – спросил он после короткой паузы.
– Вон, офицер, – ответил один из солдат.
– Офицер? – недоумевающе повторил сторож. – Стало быть, барин!
– Должно, барин, – согласился солдат.
– Вишь, хворый.
– Занемог в походе, – пояснил другой.
– Недужится, барин?.. Зубная хворь напала? Это бывает… Хошь, вылечу? – обращаясь прямо ко мне, предложил хозяин.
– Что? – охая, переспросил я.
– Хворость твою, говорю, могем выгнать, – уверенно сказал он.
– Как же это?! – со злобой выкрикнул я.
– Заговор такой знаем.
– А-а!.. – произнес я с досадой и отмахнулся.
– Не веришь? – продолжал он. – Ну, как знаешь… А нам што…
В голосе старика прозвучала обида, и он замолчал. Мне стало его жаль. В заговор я, конечно, не верил, но, чтобы успокоить старика, согласился:
– Ну ладно, заговаривай, колдун!
– У нас колдуна в позапрошлом году мужики на деревне дубьем убили. Вот то – колдун… А мы – нет, – проговорил он еще с большей обидой и огорчением.
– Ну ладно, ладно… Я, отец, пошутил, – заговаривай, – пытаясь поправить дело, говорил я.
– А ты не шути!.. Колдуны – они порчу на людей наводят… и на скотину… А мы порчу эту – выгоняем.
– Я понял… не сердись… помоги мне…
– Вот так-то лучше, мил-человек, – подобрев, сказал он, заулыбавшись. – Погодь малость, мы сейчас.
Он вышел в сени и тотчас же вернулся
