этой собаки у венна сердце стукнуло невпопад, он даже забыл на мгновение, для чего явился сюда. Но потом пёс повернулся – и поскакал к тому берегу, легко перелетая клокочущие протоки. Волкодав не стал провожать его взглядом. Он смотрел себе под ноги. Пёс удалялся, и он чувствовал, как постепенно отпускает что-то внутри.

Он так и не понял, видели ли его спутники то же, что и он сам.

Мыш вдруг закричал, снялся с его плеча и чёрной стрелой метнулся над руслом реки.

– Смотрите! – крикнул Эврих, указывая вытянутой рукой. Венн всмотрелся, и его обожгло стыдом. Вот что бывает, если не вовремя утратить сосредоточение. Возле одного из валунов, в углублении, прорытом потоком воды, лежал человек. Насколько можно было разглядеть издали – мальчишка-подросток. Мутная вода и наносы гальки с песком позволяли видеть только темноволосую голову, плечи, обтянутые стёганой курточкой, и безвольно раскинутые руки. Песку всё равно, что заносить: живое тёплое тело или догнивающую корягу…

Четверо путешественников разом устремились вперёд. Перед какой-то протокой женщины, конечно, застряли: перепрыгнуть бушующую стремнину шириной в полтора человеческих роста было им не по силам. Двое мужчин, не задумываясь, с разбегу перелетели её.

Мальчик был не в себе. Услышав скрип гальки и близкие голоса, он не повернул головы, не открыл глаз.

– Пёсик… – выговорил он по-нарлакски, когда Волкодав склонился над ним, сдвинул с детского лица мокрые волосы и погладил запавшую щёку, расчерченную глубокими ссадинами. – Пёсик… не уходи…

– Держись, малыш, мы с тобой, – опустился рядом на колени молодой аррант. Торопливо сбросив наземь заплечный мешок, он раздёрнул завязки. Где-то там у него сохранялась небьющаяся стеклянная фляга с крепким вином. Поспешно достав её, он зубами вынул затычку, приподнял мальчику голову и поднёс к его губам гладкое прозрачное горлышко: – Пей! Отхлебни, малыш, полегчает…

Тот попробовал глотнуть, поперхнулся и судорожно закашлял. Потом открыл глаза. Глаза были голубыми, как утреннее небо. Вьющиеся тёмные волосы, нежная смуглая кожа, да ещё эти глаза… Нарлакский народ был издавна знаменит мужской красотой. Вот, значит, из каких мальчиков вырастали знаменитые красавцы, слава страны.

Волкодав полными горстями отбрасывал мокрую гальку, осторожно откапывая заваленные ноги. Ему очень не нравилось, как лежал многопудовый валун. Ко всему прочему он заметил на шершавой поверхности наполовину смытые кровавые полосы и разглядел ободранные пальцы мальчишки: ночью тот изо всех сил цеплялся за камень, пытаясь приподняться из захлёстывавшей воды, глотнуть воздуха, позвать на подмогу… Волкодав добрался до неподвижных коленей, ощупал их сквозь изорванные, когда-то нарядные штаны и убедился: ноги действительно были придавлены.

Змей ли, уходя по реке, в бессильной злобе швырнул гранитную глыбу, зажав, словно капканом, тело барахтавшейся жертвы? Или мальчонка, пытаясь выбраться, сам обрушил на себя подмытый водой обломок скалы?…

– Сейчас мы тебя вытащим, – сказал Эврих. – Ты потерпи.

– Вы не думайте, добрые люди, мне не больно, – на удивление спокойно ответил мальчик. – Совсем не больно. Правда… Тяжело только…

Волкодав поднялся с колен, обошёл камень кругом, покрепче расставил ноги и, примериваясь, упёрся спиной. Несчастный мальчишка, наверное, в самом деле не испытывал боли, хотя ноги у него скорее всего окажутся раздроблены. Венн знал по себе, что именно так оно и бывает. Разум не подпускает к себе боль, а с нею очень часто и смерть. Утыканный стрелами воин отбивается от врагов, спасается и бежит, и только потом, когда всё позади, бессильно стонет и корчится, пытаясь вытащить окровавленные головки…

– Погоди поднимать, я жгут сделаю… – сказал Эврих. Достал из мешка растяжки полога и по очереди перетянул мальчику ноги чуть повыше колен.

Тем временем женщины ушли вниз по течению не менее чем на сотню шагов, но всё-таки выискали место, удобное для переправы, и, промочив ноги, наконец присоединились к мужчинам. Мальчик слабо улыбался. После страшной ночи опять светило солнце, и люди окружали его. Значит, вправду всё будет хорошо.

– Мама? – радостно удивился он, увидев над собой Сумасшедшую. – Мама, как ты меня нашла?…

– Ну а как же я могла тебя не найти, родненький, – отозвалась Сигина, присаживаясь и устраивая его поудобнее. – Я услышала, как ты зовёшь, и сразу прибежала сюда!

Её спутникам некогда было гадать, может ли быть нечто общее у богато одетого подростка и деревенской нищенки, годящейся ему в бабки. Не приходился же он, действительно, ей сыном?…

– Ты не плачь, – подбодрил он Рейтамиру, утиравшую слёзы. – Сейчас они меня вытащат, и мы пойдём к нам домой. Мама, можно мне их всех пригласить?

– Конечно, маленький мой, – немедленно разрешила

Сигина.

– Я вас всех приглашаю! – обрадовался мальчик. – Вы ведь не откажетесь у нас побывать?…

Мыш, обосновавшийся на макушке валуна, вдруг сорвался с места и быстро полетел в сторону. Рябь на воде переливалась слепящими бликами; венн сощурился, стараясь рассмотреть, что же привлекло зверька, и увидел торчавшую из воды неподвижную лошадиную ногу. Ну, это дело можно было отложить и на потом. Волкодав покосился на Эвриха, упёршегося в камень с ним рядом.

– Спасибо вам, добрые люди, – вдруг внятно проговорил юный нарлак. – Вы не бойтесь… если не выйдет…

– Это у нас не выйдет? – зарычал Эврих. – Это когда у нас что не выходило?

Они с Волкодавом кивнули друг другу, разом вдохнули побольше воздуху и налегли что было сил, стараясь приподнять и отвалить камень. Босые ноги венна по щиколотку скрылись в грязном каменном месиве и все жилы готовы были затрещать, когда ему почудилось, будто камень стал поддаваться.

– Тащите!… – прохрипел он, обращаясь к Сигине и Рейтамире. Скосившись, он видел рядом с собой лицо Эвриха, перекошенное от напряжения, с толстыми жилами, вздувшимися на лбу и висках. Вероятно, и сам он выглядел не лучше.

– Терпи, малыш, – сказала Сумасшедшая и сунула руки под приподнявшийся валун, лихорадочно выгребая крупную гальку. Рейтамира обхватила мальчика поперёк тела и стала тащить. Тут до него наконец добралась жестокая боль, он забился, пытаясь освободиться из её рук, и пронзительно закричал. Потом умолк, голова безжизненно повисла. Когда показались неестественно вывернутые голени в кожаных охотничьих сапогах и вялые ступни прочертили по камешкам мокрые полосы, венн с аррантом выпустили валун. Тяжеленный камень с плеском обрушился на прежнее место, окатив брызгами всех пятерых.

– Как же получилось, что ты, такой молоденький, ехал совсем один?… – спросила Сигина.

Стоял холодный вечер, и они развели большой