Когда смолк шум строительной техники и грохот железнодорожных вагонов, когда стихли отзвуки торжества в честь открытия дворца, окружающая природа вновь обрела покой, и опять расцвели орхидеи, а птицы свили себе новые гнезда. Жители деревни Сан-Херонимо вернулись к своим привычным делам и почти забыли о летнем дворце. И тогда невидимые индейцы медленно вернулись на свою покинутую территорию.

Первые приметы их присутствия были столь скромны, что никто на них даже внимания не обратил: шаги и шепот; силуэты, исчезающие среди колонн, отпечаток ладони на светлой столешнице. Потом стала понемногу исчезать еда из кухни, а из винного погреба пропадали бутылки. По утрам на кроватях было смято постельное белье. Слуги кивали друг на друга, но вслух об этом не говорили, ведь никто не хотел, чтобы этими странными происшествиями занялся дежурный офицер. Следить за всем дворцом не представлялось никакой возможности: пока слуги осматривали одну комнату, за стеной раздавались вздохи, но как только открывали дверь в соседнюю комнату, перед их взором были лишь развевающиеся занавески, словно кто-то только что прошел мимо, тронув их рукой. Возник слух, что дворец заколдован. Страх охватил даже солдат, и они перестали обходить здание ночным дозором; теперь охрана ограничивалась караульными, неподвижно стоявшими на посту с оружием в руках. Испуганные слуги уже не спускались в подвалы, а несколько помещений на всякий случай заперли на ключ. Люди обитали на кухне, а спали в одном из флигелей. Другая часть здания осталась без надзора и полностью перешла во власть бесплотных индейцев, поделивших дворцовые покои невидимыми линиями и хозяйничавших там, словно озорные духи. Индейцы сопротивлялись ходу истории, то приспосабливаясь к неизбежным переменам, то удаляясь в собственное измерение. Во дворце они обрели убежище: там они тихо предавались любви, рождались без пышных церемоний и умирали без слез. Они так хорошо изучили все дорожки этого мраморного лабиринта, что могли спокойно сосуществовать в одном пространстве с охранниками и со слугами, никогда не пересекаясь, словно живя в разных временны́х измерениях.

Посол Либерман со своей супругой и многочисленным багажом спустился на берег с трапа корабля. Он привез всех своих собак, всю мебель, все книги, коллекцию грампластинок с записями опер и всевозможное спортивное снаряжение, включая парусную яхту. Он возненавидел эту страну с тех самых пор, как узнал о своем новом назначении. Либерман оставил пост советника-посланника в Вене из желания пойти на повышение по службе и стать послом, пусть даже в Южной Америке – этой странной земле, не вызывавшей у него ни малейших симпатий. Его супруга Марсия, напротив, переезду обрадовалась. Она была готова сопровождать мужа в его дипломатическом паломничестве, несмотря на растущую отчужденность между ними. Мелочи жизни ее не заботили, а рядом с мужем она пользовалась свободой. Ей нужно было выполнять лишь минимальные супружеские обязанности, а все остальное время она посвящала себе. По правде говоря, ее муж, слишком занятый службой и увлеченный спортом, едва обращал на нее внимание и вспоминал о жене лишь в ее отсутствие. Для Либермана супруга была необходимым аксессуаром в карьере: она придавала ему блеск на светских приемах и к тому же умела эффективно организовать его быт. Дипломат видел в Марсии верную спутницу жизни, но ему никогда и в голову не приходило поинтересоваться ее чувствами. Марсия изучала географические карты и читала энциклопедию, чтобы узнать все подробности о далекой стране их нового назначения. Она даже начала учить испанский язык. За те две недели, пока они пересекали Атлантику, женщина прочитала труды бельгийского естествоиспытателя и успела влюбиться в эту жаркую страну еще прежде, чем ступила на ее землю. Марсия обладала замкнутым характером: ей больше нравилось возделывать собственный сад, чем блистать на светских раутах, куда она была обязана сопровождать мужа. Женщина решила, что в этой далекой стране она будет свободна от условностей света и сможет всецело посвятить себя чтению, живописи и изучению природы.

Первым делом по прибытии в столицу Либерман во всех помещениях своей резиденции установил кондиционеры. Он незамедлительно вручил верительные грамоты властям страны пребывания. К тому моменту, когда Благодетель принял его в своем кабинете, посол с супругой успели пробыть в столице всего несколько дней, но до ушей предводителя нации уже дошел слух о небывалой красоте Марсии. Следуя протоколу, президент пригласил их на ужин, хотя высокомерие и пустая болтовня дипломата показались ему невыносимыми. Тем же вечером Марсия Либерман под руку с супругом вошла в зал приемов – и впервые в жизни Благодетель потерял голову из-за женщины. Ему доводилось видеть более красивые лица и более стройные фигуры, но никогда он не встречал такого изящества. Из глубин его памяти всплыли воспоминания о любовных победах прошлого, и впервые за много лет его сердце забилось быстрее, проталкивая по жилам горячую кровь. Во время приема старик держался поодаль, наблюдая за Марсией краем глаза: его привлекали изящный изгиб ее шеи, темные глаза, грациозные жесты и серьезное выражение лица. Может, в его сознании и промелькнула мысль, что он на сорок с лишним лет старше жены посла и что любой скандал вызовет негативные последствия за пределами страны, но эти мысли не остановили президента, а, наоборот, лишь подхлестнули зарождавшуюся в нем страсть.

Марсия Либерман ощутила на себе назойливый взгляд, прилипший к ее коже, точно слишком дерзкая ласка. Она почувствовала опасность, но у нее не нашлось сил ей противиться. У женщины промелькнула мысль попросить мужа увезти ее с приема домой, однако вместо этого она осталась сидеть, желая, чтобы старик подошел к ней ближе, – и в то же время готовая тут же убежать при его приближении. Она почему-то дрожала. Марсия не строила иллюзий насчет президента: издали были заметны следы его немощи – покрытая старческими пятнами морщинистая кожа, иссохшее тело, нетвердая походка. Женщина чувствовала его кислый запах и понимала, что под белыми лайковыми перчатками он прячет не руки, а лапы. Но глаза диктатора все еще победно сияли сквозь пелену прожитых лет и совершенных им злодеяний, и их взгляд пригвоздил супругу посла к стулу.

Благодетель не умел ухаживать за женщинами, но до сих пор в этом не было необходимости. Данное обстоятельство сыграло ему на руку: если бы он принялся преследовать Марсию с банальной галантностью соблазнителя, он бы вызвал у нее отвращение, и она бы немедленно ретировалась. Однако женщина не смогла ответить отказом, когда через несколько дней он, в гражданской одежде и без охраны, постучал в дверь ее дома, будто грустный прадед. Президент пришел сказать ей, что уже десять лет