– Дерьмо…

– Что? – недовольно спросил Костя с соседней кровати. Он часто заморгал, словно у него была аллергия на солнечный свет. – Я не… который час? Что за… – Ромал порывисто приподнялся на локтях, а потом вдруг взвыл громче раненой косули и вновь свалился на жесткий матрас. – Какого хрена? – вполне серьезно поинтересовался он и сжал пальцами переносицу. – Моя башка.

– Моя рука! – заныл Селиверстов. – Когда я вчера руку-то разодрал?

– Ты разодрал руку?

– По-моему, у меня швы разошлись.

– Серьезно? – Костя медленно обернулся. – Рука вроде в повязке.

– Но я шевелить ею не могу… вообще! Какая-то жесть. А еще моя щека… Что у меня там? Видно? – Парень вскинул подбородок навстречу утреннему свету, который в Питере почти круглогодично был серым и тусклым. – Мне кто-то врезал?

Ромал не торопился с ответом, но потом все же сказал:

– Тебе кто-то зеленкой на щеке написал «ЛОХ».

– Не смешно.

– Я не шучу.

– Да что ты гонишь, быть не может. Зеленка ведь не… – Шустрее ядерной боеголовки блондин спрыгнул с кровати и кинулся к небольшому зеркалу на стене. Надежда умирает последней, как говорится. Но в случае с Артуром она подохла с завидной скоростью. – Твою ж… мать! Твою мать! Какого хрена у меня это дерьмо на щеке? – Парень прижал к щеке ладонь и начал судорожно оттирать зеленые буквы. – А-а-а! Оно не оттирается!

Костя рассмеялся.

– Чего ты ржешь?

– Я не ржу.

– Нет, ты ржешь, – паниковал Арт, рассматривая свое отражение. – Но это, черт тебя дери, совсем не весело. Это жесть как не весело!

Ромал сонно потер глаза и пробормотал:

– Может, это все-таки не зеленка, а какая-то краска?

– Может, это какая-то краска, – спародировал низким голосом Селиверстов и обернулся: – Я что – кретин, по-твоему? Не могу отличить…

Он резко замолчал. Уставился на соседа во все глаза и застыл, будто кто-то наконец поставил его на паузу. Костя воздал бы за это хвалу Небесам, если бы не странное выражение, застывшее у Артура на лице.

– Что? – бросил Ромал.

– У тебя…

– Что у меня?

– Сам посмотри.

Арт едва сдерживал улыбку. Он по-джентльменски отступил в сторону и освободил место перед зеркалом. Ромал сделал один шаг к своему отражению. Затем второй. Потом свел брови и ледяным, мертвенно-холодным голосом процедил:

– Какого… хрена.

Если на лице блондина красовались огромные буквы, то на лице Кости образовались ярко-зеленые гусарские усы. С завитыми кончиками. Гусарские усы!

– Тебе идет, – прыснул Артур и тут же оказался под прицелом диких черных глаз.

– Не. Идет.

– Знаешь, как по мне, так нам надо смыть это дерьмо.

– Нам надо на пары собираться. Который час? – Костя бросился к телефону и в отчаянии запрокинул голову. – У меня лекция Славина через двадцать пять минут. Чтоб его!..

Парни вновь посмотрели на свои лица в отражении и застыли. Они походили на двух психов, сбежавших из дурдома. Вернее, на психа походил Костя, а Артур, казалось, стал жертвой его экспериментов с зеленкой.

Неожиданно дверь комнаты распахнулась, и вошел Даня. В руках он держал миску с какой-то прозрачной жидкостью. Та странно пахла: чем-то горьким, как водка.

– Доброе утро, – искренне улыбнулся Даниил.

– Да какое же оно доброе?

– Прошу прощения, но именно так принято здороваться. Никто не говорит «ужасное утро», когда оно ужасное. Вы уже ознакомились с художествами Алины?

– Алины? – Арт шагнул вперед и сжал кулаки. – Вот же бестолочь!

– Она привела вас в не очень хорошем состоянии. Предполагаю, вы отлично провели время в двенадцатом общежитии. Правда… выглядела твоя сестра жутко уставшей.

– Да я ей пальцы попереломаю!

– Не думаю, что это хорошая идея, – почти враждебно ответил Даня, сведя брови. – Я разделяю ваше недовольство касательно ее рисунков, но она привезла вас посреди ночи в состоянии алкогольного опьянения. Крайней стадии, как мне кажется, хоть я и не могу ручаться за точность, потому что слишком плохо в этом разбираюсь. Она обрабатывала твои раны, а ты все отбивался, как трехлетний мальчишка. А ты… – теперь Даня посмотрел на Ромала, – назвал ее бездушной и, по-моему, черствой. Да, именно так. Черствой и бездушной.

Повисло неловкое молчание, во время которого Костя стиснул пальцами переносицу, а Арт виновато поджал губы. Он долго не знал, что сказать, но потом все же выпалил:

– Да я про пальцы… я ведь фигурально выразился. Не собираюсь я ей ничего ломать.

– Правильно. Твоя сестра очень милая девушка. С хорошо развитой фантазией.

– Это уж точно.

– Я не пошел на первую пару, – деловитым тоном заявил Волков и поставил на столик миску, – решил дождаться, пока вы проснетесь, а в миске спирт, смешанный с лимонным соком. Я прочитал в Интернете, что такой раствор хорошо отмывает зеленку.

– Серьезно?

– Попробуйте.

– Даня, – проговорил Селиверстов, – ты просто чудо.

– Я правда сказал, что она бездушная? – недоверчиво поинтересовался Костя.

– Правда.

– А что я еще наговорил? Я просто… ни черта не помню.

– Говорил, что ты ранен, – доложил Даниил. – И что ты можешь умереть от этих ран. Может, тебе стоит обратиться к врачу?

Ромал горько усмехнулся и пробормотал:

– Разве что к мозгоправу.

Зеленка полностью не отмылась – всего лишь побледнела. Так что «ЛОХ» и «гусарские усы» переливались на лицах парней светло-зеленым, будто клеймо неудачников. В глазах Артура горел один-единственный вопрос: «Чем Алина вообще думала?» А Ромал в который раз убедился, что женщины – зло. Особенно обиженные.

Из-за того, что окончательно отмыть художества Алины не удалось, Даня заклеил зеленку пластырями. Выглядело это не менее глупо, но все же адекватнее. Даниил скептически поджал губы, изучая лица друзей, а потом натянуто улыбнулся:

– Неудачно побрились.

– Так себе причина.

– Скорее, утешение.

– Мне пора. – Костя бросил учебники в рюкзак и нервно прошелся рукой по копне угольных волос. Он не любил опаздывать, не любил извиняться. Не любил оправдываться. По его мнению, попытка оправдаться – это уже признание вины: как только человек пытается найти объяснение своим ошибкам, он автоматически признает, что совершил их.

– Встретимся в кафетерии после четвертой пары? – с надеждой спросил Даня.

Он так и потянулся навстречу Ромалу, надеясь, что им вновь удастся посидеть вместе за столом, словно их связывает крепкая дружба.

– Ага. – Костя кинулся к двери. – Посмотрим.

Дверь захлопнулась, и Ромал, морщась от головной боли, побежал по коридору. И зачем он столько пил? Ах да, хотел хорошо провести время. Еще эта Лиза – отшила его, как будто он уличный пес. Выставила за порог и пинком столкнула в объятия реальности. Был ли вообще смысл думать о ней даже сейчас? Представлять ее золотистые волосы и пухлые губы? А ноги… черт, за такие