проверял их работу. Он один пересчитывал вторично всё, что сделали те вдвоём, причём, как мы уже сказали, пользовался для этого только счётами. Ошибки в калькуляции, особенно накладных, грозили виновному неприятностями, ему приходилось переписывать всю накладную, что отнимало много времени. Бархударьянц обнаруживал даже самый мелкий просчёт. Он был последним, кто держал в руках накладную, и кооператоры, ожидавшие документ, невольно восхищались его игрою на счётах.

Борис, конечно, позавидовал такой популярности и загорелся желанием научиться считать на счётах также быстро. Бархударьянц был польщён тем, что Алёшкин обратился к нему за помощью. Старательно растолковав ему кое-какие хитрости этой техники и руководя его действиями, он вскоре мог гордиться успехами своего ученика, тем более что второй калькулятор продолжал предпочитать арифмометр. Конечно, такой виртуозности, как его учитель, Алёшкин не достиг, но всё-таки овладел техникой всех четырёх арифметических действий и вычисления процентов на счётах практически в совершенстве. Кроме того, в лице Бархударьянца он приобрёл истинного друга, не раз выручавшего его в денежных затруднениях.

Глава шестая

Мы помним, что сестра Бориса Алёшкина по матери Нина ещё в 1932 году поступила в Первый Московский медицинский институт, успешно училась и жила у своего дяди, Дмитрия Болеславовича Пигуты. К концу 1934 года постройка дома в кооперативе, в котором состоял Пигута, была закончена, и Анна Николаевна готовилась переехать из Кинешмы в Москву. Мы уже раньше говорили, что Дмитрий Болеславович многое из своих взаимоотношений с родственниками от жены скрывал, не сообщил он, конечно, и то, что у него жила племянница. Поэтому, прежде чем перевезти из Кинешмы жену, он должен был подыскать жильё для Нины Смирновой, общежитие ей не давали. Найти квартиру в Москве даже в те годы было нелегко. Так или иначе, но угол у одинокой женщины (тёти Кати, как называла её Нина), жившей где-то около Казанского вокзала, удалось снять, и, возвратившись из Костромы в Москву после каникул, Нина сразу же к ней переехала, а Дмитрий Болеславович со спокойной душой занялся перевозкой в Москву остававшихся в Кинешме вещей. Одновременно приехала и Анна Николаевна. Как будто всё утряслось.

Нина прожила год у тёти Кати, оказавшейся доброй и сердечной женщиной, как у Христа за пазухой. Разумеется, за угол платил дядя Митя: Нининой стипендии едва-едва хватало на то, чтобы прокормиться. К концу 1935 гола положение ухудшилось: у тёти Кати появился друг, который стал часто бывать в её комнате, причём не только в отсутствие Нины, но и при ней, и, как правило, всегда под мухой. Девушка стала мешать. Мало того, этот уже немолодой мужчина, приходя к ним и не заставая хозяйку, стал привязываться к Нине, и однажды дело дошло до того, что она была вынуждена из дома убежать и почти целую ночь прослоняться где-то около клиник института. Правда, тётя Катя на следующий день сурово отчитала своего приятеля, но Нина понимала, что такой случай может повториться, и стала вновь настойчиво хлопотать об общежитии. Хлопоты её не увенчались успехом, и тогда она решилась написать о своём положении брату, Борису Алёшкину.

В Краснодаре письмо получили незадолго до нового 1936 года, как раз в самом начале зимних каникул. Катя, прочитав письмо, без долгих раздумий заявила:

— Пусть Нинка приезжает к нам и учится здесь, как-нибудь проживём. Она учится хорошо, будет стипендию получать, ну а места хватит, разместимся!

Борис, который тоже подумывал об этом, но не решался сказать, зная, как трудно приходится сейчас им всем, в особенности жене, содержавшей всю семью, благодарно взглянул на свою Катеринку, крепко её поцеловал и сел писать ответ Нине.

Через две недели после этого письма приехала она сама с небольшим чемоданчиком, в котором основным имуществом были учебники. Нина была в том самом уже довольно-таки обтрёпанном пальтишке, которое ей купили Алёшкины в 1932 году. Довольно просто она оформилась на четвёртый курс Кубанского мединститута, и, таким образом, в семье стало два студента, а на Катю свалились заботы ещё об одном человеке, которого не только нужно было прокормить, но, в первую очередь, хоть немного одеть. За время учёбы Нина всё, что у неё имелось из одежды, поизносила, приобрести новое было не на что. Единственный её родственник, брат отца, едва сводил концы с концами. Он мог помочь Нине только тем, что содержал её у себя в Костроме во время каникул.

Появление Нины вызвало дополнительные расходы, но оно принесло и небольшое облегчение в семье. Если Борис уходил из дома в 7:30 утра, а Катя ещё раньше, то у Нины учёба начиналась позже, и она могла отвести в детсад Элу, а иногда и сделать кое-что по дому. Борис возвращался домой около 11 часов ночи, Катя около восьми часов вечера, а Нина была дома не позднее трёх. Это позволяло ей, кроме своих занятий, помогать Кате и в домашних делах, особенно нянчась с маленькой годовалой Нинкой.

Решили, что первое время вся Нинина стипендия пойдёт на её экипировку, а питание будет за счёт общих расходов семьи. Катя зарабатывала много, но для этого ей приходилось работать около 12 часов в сутки. Печатала она очень быстро и, что особенно ценилось в институте, грамотно. Как мы уже говорили, ей доверяли самые ответственные документы. Для обеспечения высокого заработка, почти в шесть раз превышавшего оклад обычной машинистки, довольно часто Кате приходилось работать и в воскресенье. Тут уже и Нина, и Борис могли оказать семье действенную помощь, стараясь за этот день выполнить все возможные домашние работы. Конечно, с помощницей Меланьей пришлось расстаться: содержать ещё и её было просто не на что.

Так, в труде и учёбе прошёл этот 1936 год. Весной оба студента успешно сдали сессии: Нина перешла на пятый курс, а Борис на второй. На Доске почёта красовалась его фотография, поскольку он был одним из лучших студентов. С его курса из 400 студентов на Доску почёта попали лишь двое — Борис Алёшкин и молоденькая девушка, Лина Кравченко. Нужно заметить, что осенью 1936 года Нина каким-то образом стащила с Доски карточку брата, и с этих пор держала её у себя.

Прошедший учебный год показал Алёшкину, что он выбрал верное направление. Учёба давалась ему легко, он получал знания с большим интересом и уже сейчас, закончив всего только один курс, познакомившись лишь с самыми азами медицины, даже, пожалуй, и не медицины, а лишь основными частями и функциями человеческого организма, он понял, что эта профессия будет ему по душе.

За этот