Миссис Элдерли, все это время смотревшая вниз, перевела взгляд на Адриана и сказала:

— Запомни, никогда не читай в газете сообщения о смерти — тогда все те люди, с которыми ты был некогда близок, останутся для тебя живыми.

— Не беспокойся, я вообще не читаю газет, — заверил ее Адриан.

Но, кажется, это совсем не интересовало миссис Элдерли, так как она снова опустила глаза:

— Тогда я просто встала и ушла в свою комнату. Я закрыла за собой дверь, повернула ключ, а потом в течение нескольких недель просто сидела и…

— …и плакала, — предположил Адриан.

— Нет! — миссис вздрогнула. — Нет! Я не пролила в этой комнате ни одной слезинки. Плакала я позднее, с вами на качелях, читая грустные сказки. Именно для этого мне и нужен был Андерсен. С ним наконец-то можно было поплакать. Адо этого… до этого я бродила во мраке.

— Но вы же…

— Да, Метр девяносто?

— Вы же не были больше вместе.

— Это правда, — кивнула миссис Элдер-ли. — Но я была вынуждена оставить последнюю надежду из-за какого-то жалкого объявления в газете. Неожиданно все закончилось, все рухнуло. Но между тем я кое-чему научилась. Нужно пройти через боль. Минуя обходные пути. Они просто-напросто ни к чему не приведут. Нужно пройти через мрак. Кромешный мрак. Поверь мне, я ни разу не зажигала свет в своей комнате. Все это время.

Несколько минут они молчали, а потом миссис сказала:

— Интересно наблюдать за тем, кто помогает тебе в несчастье. Или в счастье. Лучше всего уже заранее быть готовым к некоторым сюрпризам. И кстати, для протокола: в моем случае это были двое детей, оказавшихся в нужном месте. И еще в некоторой степени моя дочь. Вероятно, она обнаружила газету на кухне. А о существовании англичанина она и так уже догадывалась.

Сейчас на лице миссис Элдерли отразилась какая-то горечь от осознания того, что ее разлюбили, но ее глаза по-прежнему слабо сияли. Казалось, она сама заметила это противоречие, так как встряхнула головой, словно хотела отбросить беспокоящие ее мысли.

— И тогда ты назвалась миссис Элдерли? — спросил Адриан.

— Да, думаю, я поступила так, чтобы эта история снова стала моей. Что-то похожее происходит, когда в кафе перед тобой ставят чашку, а ты ее поправляешь, хотя это совершенно излишне. Возможно, таким образом ты хочешь подчеркнуть, что кофе, который принес официант, теперь твой.

Адриан тоже посмотрел на пол и ногами придвинул смятые обрывки рисунков. Он уставился на бумагу, тряхнул головой и сказал:

— Я не понимаю. Почему ты не выдала жену этого англичанина? Ведь ты сама сказала, что тогда все изменилось бы к лучшему!

— Что бы это было? Месть? Она еще никогда не приносила ничего хорошего. А ты бы сам так поступил? Ты бы выдал ее?

«Да, — подумал Адриан, — конечно».

— Да, — сказал он. — При любом раскладе.

— Вздор, ты бы этого тоже не сделал!

Миссис Элдерли посмотрела на него долгим, задумчивым взглядом, а потом сказала:

— Семья Бенделиани из дома напротив. Ты знаешь, почему они приехали в Германию?

— Кто?

— Наши новые соседи. Ты прекрасно знаешь, кого я имею в виду.

К сожалению, так оно и было: все тело Адриана понимало, о ком шла речь, каждый его сантиметр дрожал и пылал. Предательство! — чувствовал Адриан, предательство и еще нечто, чему не было места в его комнате, в тесном и теплом пространстве между ним и миссис, которая только что помогла ему на некоторое время забыть собственную историю.

— Ну и что? Черт возьми, это меня не касается!

— Стоп! Никаких ругательных слов в моем присутствии, пожалуйста! — громко потребовала миссис и тут же до смешного серьезно прошептала: — Кровная месть — слышал когда-нибудь о ней?

— Что-то, связанное со старыми башнями, — со скучающим видом пробормотал Адриан. Какое ему дело до этого Дато?

— Ну да, — сказала миссис Элдерли. — Так вот, Тамар…

— Тамар! — презрительно фыркнул Адриан.

Но миссис Элдерли сделала вид, что не слышала его:

— Тамар рассказала мне о кровной вражде в Грузии, вверху, в горах Сванетии. Представь себе двух мужчин, которые дерутся, оба просто пьяные. Молодые мужчины, совсем юные. Потом один из них неудачно падает на каменистую землю и погибает. В этом случае его соперник может тотчас собирать свои вещи и семью, лучше сразу несколько поколений, даже прабабушку и только что родившегося племянника. А потом он ищет надежное убежище и остается там, скажем, лет эдак на сто. Или лучше на тысячу. Так как семья убитого поклялась отомстить за его смерть, и поверь мне, никто не будет с тобой церемониться: тебе грозят не только побои — там ты будешь по-настоящему бояться. Бояться за свою жизнь.

— И? — спросил Адриан с подчеркнуто скучающим видом. — Почему ты рассказываешь мне все это?

— Именно такой случай произошел с братом Тамар много лет назад, — сказала миссис Элдерли немного раздраженно. — Тогда старики спрятались в столице Грузии, а молодые укрылись где-то в Европе.

Адриан не сразу понял, что ему не понравилось в рассказе миссис (впрочем, ему не нравилось абсолютно все, связанное с этим Дато). И внезапно на него вновь накатила усталость, эта апатия, это желание ничего не делать; ему казалось, что его сердце стало жидким и теперь по капле вытекало из него. Неожиданно он сразу все понял и тотчас задал вертевшийся на языке вопрос, испытывая ужасный страх перед ответом и втайне надеясь, что миссис Элдерли совершенно оглохла:

— Почему… то есть… откуда ты знаешь все это? Насколько хорошо ты с ними знакома?

Не говори этого, миссис.

Не говори этого.

Но миссис Элдерли сказала это.

Осторожно, тихо и сконфуженно — и одновременно четко и ясно:

— Мы подружились — Тамар и я. Так вышло. Хорошая еда. Интересные разговоры. Вот так, Метр девяносто, но это ничего не меняет, понимаешь? Вообще ничего не изменилось.

Но Адриан знал, что все, все стало по-другому — уже в который раз за последнее время, и он захотел причинить ужасную боль тому, кого любил.

Опять.

Не сходя с места.

И прямо сейчас.

Он был совершенно спокоен. Произнося каждое отдельное слово, он прекрасно осознавал, что творил, он испытывал страх и одновременно ничего так страстно не желал, как грубо и безвозвратно оскорбить миссис, и он