Она только покачала головой, провожая их взглядом.

Как же получилось так, что она не научила сына заботиться о том, что он считал своим? Эта несчастная гритка явно не причесывалась всё время, что была в море, просто потому, что у неё не было расчёски. Из вещей у неё вообще было только то, что на ней – платье, нижняя рубашка и туфли.

Сейла поморщилась, приподняв за рукав платье гритки. Обрывки кружева на нём были чернее ночи, а на другом рукаве и вовсе оторваны. Женщина вгляделась повнимательнее и нахмурилась. Кружева, хоть и находились в плачевном состоянии, были тонкой работы и явно очень дорогими. Не веря себе, она развернула платье.

- Это что, белир? – спросила она сама себя, недоверчиво проведя рукой по бархатистой ткани и вынуждена была подтвердить. – Он самый!

Нижняя рубашка из тонкого мягкого полотна, кожаные туфли, сшитые на заказ. Кем же ты была, девочка, если могла себе позволить носить такие дорогие вещи?

Но добило её не это, а серьга, которую Сейла нашла на дне чаши, когда вычерпывала воду после купания.

Ринка ошеломлённо выпрямилась, разглядывая украшение. На её ладони искрился гранями драгоценный тёмно-изумрудный игольд, вправленный в изящную золотую оправу.

Кажется, её мальчику всё же придётся объясниться!

Сейла зажала серьгу в ладони и отправилась в спальню сына.

- Мама! – рявкнул он и поднялся, явно намереваясь захлопнуть дверь перед её носом.

Не тут-то было. Сейла сразу заметила, что хоть гритка и лежала на кровати, а бедро её было обнажено, ничем таким они не занимались. Таур просто обрабатывал рану, которую нанесла Гела. К счастью, неглубокую и чистую. Если и останется шрам, то тонкий, как ниточка. Надо бы принести смолы лига, чтобы заклеила края, но прежде она выяснит, откуда у этой рыжей такие дорогие серьги.

- Что это? – спросила Сейла, поджав губы и протянула на ладони заискрившуюся серьгу.

- Её серёжка, - буркнул сын, ловко выхватив серьгу из рук матери. – Я отдам.

Сейла хмыкнула и подбоченилась.

- Твоему отцу пришлось работать в рудниках целый год, чтобы подарить мне на свадьбу кольцо с игольдом. И то он был меньше этого в три раза! Или ты мне скажешь, кто она, или я запру её в спальне, а тебя поселю на сеновале.

И тут её сын совершил такое кощунство, которое Сейла поклялась не прощать ему никогда. Он подхватил мать под локти и легко вынес из комнаты.

Дверь перед её носом закрылась с сухим щелчком задвижки.

- Потом, мама, - буркнул сын по ту сторону двери.

Конечно, она вскипела, но быстро взяла себя в руки, и, как и собиралась, сходила за смолой и маленькой горелкой. Лучше залить рану сразу, чтобы она не воспалилась, а края стянулись без рубца.

Когда Сейла вернулась, дверь по-прежнему была закрыта. В сердцах забарабанив в неё кулаками, женщина крикнула:

- Я принесла смолу лига!

- Спасибо, - буркнул сын, и так быстро забрал у неё горелку, что Сейла ничего не успела увидеть.

Ворча и грозя Тауру заслуженной карой, женщина вынуждена была отступить. Она велела служанке закончить уборку, а сама отправилась на кухню, откуда уже давно неслись дивные запахи.

Таур Керт вновь остался с гриткой один на один.

Она лежала на кровати неподвижно, и если бы не взгляд, устремлённый в потолок, можно было подумать, что девушка спит.

Варвар посмотрел на длинный разрез на её бедре. Ничего страшного, он видал раны пострашнее, а это даже не рана, а так, царапина, но почему-то при взгляде на неё в груди Керта вновь поднялась глухая ярость. Если бы на месте Гелы оказался мужчина, Таур Керт не задумываясь убил бы его.

Никто не смел трогать гритку! Из тех синяков на теле девушки, что заметила мать, сам он не был повинен ни в одном, но разве он мог оправдаться? Это ведь он не углядел за Габом, позволив ему почти придушить девушку, а потом швырнуть на палубу так, что гритка содрала локти и колени.

Так что Сейла была права. Не смог защитить свою женщину – виноват сам.

Варвар посмотрел в лицо Илис.

- Будет немного больно, потерпи, - предупредил он.

Разогретая смола уже чуть подстыла, но больше ждать нельзя. Лучше один раз потерпеть, чем получить гнойную рану.

Он сел рядом, поднял повыше подол её нижней рубашки и капнул смолу в край раны.

Девушка дёрнулась, и из угла глаза скатилась невольная слезинка.

Таур Керт шёпотом выругался. Если он так и будет бояться сделать ей больно, лечение превратится в изощрённую пытку. Разозлившись на себя, он выдохнул сквозь зубы, прижал гритку рукой, чтобы не дёрнулась, и проложил торопливую дорожку горячих капель по всей длине пореза.

А после сделал то, чего не делал никогда в жизни: наклонился и подул на рану. Конечно, он сделал это только для того, чтобы смола поскорее остыла и прекратила жечь свежий разрез, но суть оставалась та же. Он пожалел её так, как жалела его самого в детстве мать.

Илис тихо всхлипнула, на его взгляд, совсем невовремя, он ведь уже не делал ей больно. Варвар снова настороженно взглянул в её лицо, и увидел, что она плачет – тихо, абсолютно беззвучно, и так горько, что это просто невозможно было терпеть.

Таур Керт лёг рядом с ней и неуклюже обнял, подгребая к себе. Он абсолютно не знал, как с ней обращаться.

Она принадлежала ему, и в то же время умудрялась оставаться сама по себе, отдельной от него. Таур Керт ничего не знал о ней, да и хотел ли знать? Он даже по имени её не назвал ни разу! До сегодняшнего дня он воспринимал её просто как тело, отданное ему врагами. Упоительно красивое, юное, возбуждающее желание, но просто тело. Так было легче. Душа гритки была ему ни к чему. Так что изменилось сейчас?

Варвар вздохнул, маясь. Мокрые волосы девушки щекотали ему лицо и упоительно пахли свежестью и травами, которые добавляла в жидкое мыло Сейла. Она вся так пахла, и ему хотелось немедленно вдохнуть этот запах – и под нежной подмышкой, и между красивыми крепкими грудками, а потом спуститься ниже, туда, где она тоже была яркой, как солнышко.

Он уже потянулся к завязкам её рубашки, когда в его бок упёрлось что-то острое и твёрдое, и Таур Керт выругался, доставая