Шрифт:
Закладка:
Сглатываю гулко.
– Малейшее неповиновение и отказ от передачи информации, и тебя лишат опеки. Поверь мне, я подсуечусь и лучшее, что случится с твоим братом – это приют для сложных подростков.
Делает паузу и вновь причмокивает, а меня передергивает от отвращения и желания вцепиться в это жирное лицо и расцарапать в кровь.
– В случае с твоим братцем, Катерина, один твой неправильный шаг и Федора можно сразу в колонию для несовершеннолетних c таким-то послужным списком…
То, чем угрожает Олег Петрович. Это страшная участь и я не могу бросить Федю на произвол судьбы. Он и так злой волчонок, а что с ним станет, если он окажется в мире, из которого нормальным человеком уже не выйти?!
Кто-то скажет, что в тюрьмах люди исправляются, однако я понимаю, что в случае с моим братом и колонией несовершеннолетних, учитывая характер Федора и упертость, его там либо убьют, либо он выйдет, отмотав срок, настоящим монстром…
– Как вы можете вот так с маху решать судьбу невиновного человека?! Мой брат не ангел, но привод был, потому что он дал сдачи, защитил себя и вмазал сынку чиновника! Не он начал это все...
– Прекрати. «Кто, что, за что...» мне фиолетово. Я пытаюсь помочь, понять ситуацию, Катерина. Ты мне информацию и видимую лояльность Кацу, чтобы он ни на секунду не усомнился в твоей исполнительности, и все у тебя с братом будет хорошо… В противном случае… Имей в виду. Жизнь испорчу так, что нигде работы не найдешь, брат твой уже биографию свою подпортил. Ты же знаешь, как у нас дела делаются. Кто прав, а кто виноват, решают деньги и власть. Этого у меня достаточно.
– А если я к Димитрию Ивановичу пойду и все вложу?! У него этого добра побольше вашего будет, – улыбаюсь, приподняв бровь, скрещиваю руки на груди.
Играю роль. Адаптируюсь. Если меня хотят видеть стервой, я могу ею и побыть.
– Ноготки обтачиваешь, Елецкая? Прицениваешься, смотрю, сговоримся, значит. Ну так слушай. Это мой город. А Димитрий Иванович… он здесь временно. Ему главное – прибыль. Такие люди мыслят иными категориями. Проще скажу – ему плевать. У него бизнес на потоке стоит, предприятий тьма. Он уедет, а я, Катенька, я же останусь…
Страшные угрозы бьют меня и посылают в полет. Кажется, что я лечу вниз с самой высокой башни нашего завода и меня колотит панический ужас. Сердце рвется от понимания, что меня загоняют на убой.
Петрович делает шаг в сторону. Оставляет меня переваривать информацию. Смотрит на часы, давая понять, что аудиенция окончена.
Старый лис уже знает, что мне не отвертеться.
Меня колотит. Очень сильно. Внутренне я готова заорать, топать ногами и броситься на мужчину с кулаками. Впервые все внутри бушует праведным гневом. Но чего я добьюсь в порыве злости?
Приглядываюсь к директору. Вместо лица – маска. Эмоции он меняет, как заправский лицедей, словно на помосте древнегреческого амфитеатра. Раз и гнев сменяет лик добродушия.
– Ну вот, Катенька, вижу, что ты меня поняла, осмыслила свое поведение. Радуешь.
Прикусываю губы, чтобы не выдать крепкий мат и не послать зарвавшегося урода в далекое пешее. Не всегда стоит открывать оппоненту, что ты не согласен, можно просто промолчать и позволить, чтобы он сделал свои выводы. Правильные или нет – это уже его проблемы.
– Нет ничего ужасного в том, что ты поможешь в нашем маленьком деле. Разумеется, я вознагражу тебя за старания.
Ухмыляется, а я сжимаю зубы посильнее.
Терпи, Катька, сейчас не время показывать свои чувства. Но все же нервы сдают, когда слышу следующую фразу:
– Раз наш соотечественник тебя выбрал, Елецкая, ты должна сделать все, чтобы он остался абсолютно довольным.
– Вы с ума сошли? – выдыхаю, не сдержавшись.
– Ну что ты, взрослая девочка, все сама понимаешь. Не мне учить, как мужику время на родине нужно скрашивать.
– И еще, Катенька, если вдруг вздумаешь рассказать Димитрию Ивановичу о нашем маленьком разговоре, огребешь по полной. Всегда могут найтись свидетели, которые укажут на твою вину…
Прикусываю губу, потому что директор действует жестко, чередует сладкие обещания и кнут. Проворная, ушлая крыса, которая, видно, имеет богатый опыт подобных вывертов.
Садится в свое кресло и, сомкнув ладони, поигрывает указательными пальцами.
– Мне нужен ответ, Катя. Так я могу на тебя рассчитывать?
Внутри меня все бушует, но я не могу ничего противопоставить. Чувствую себя пешкой в партии в шахматы, которую двигают, как вздумается, подставляя под удар.
– Я вас поняла, – отвечаю тихо.
Хлопает в ладоши, опять улыбаясь сквозь пушистые усы.
– Вот и хорошо, Катенька.
Прикрываю глаза. То, на что я подписалась, это ужасно.
Димитрий Кац. Я его не знаю, но он олицетворяет собой ядовитую гюрзу и его не провести.
Как мне сохранить видимость работы на два фронта?!
Биг босс же за такое шею свернет…
Причем буквально.
Есть в его сильных руках нечто такое, что дает мне понять, что сделает.
– Забирай документы и свободна. По всем вопросам смело обращайся к Ниночке, она с радостью поможет.
Нервно оправив подол платья, забываю обо всем, направляюсь к двери. Пожалуй, я еще не отошла от шока, еще не осмыслила, в какую паутину меня втянули.
– И еще вот что, Елецкая, – окрик Петровича заставляет остолбенеть у двери, на деревянных ногах разворачиваюсь и с непониманием смотрю на мужчину, – ты у гинеколога давно была?
Если бы в меня ударила прямо сейчас молния, наверное, я меньше бы удивилась, чем этому вопросу со стороны постороннего мужчины, который, по-видимому, не обременен не только понятием чести, но и морали.
– Простите? – в удивлении мои брови ползут вверх.
– Я говорю, к терапевту с гинекологом давно захаживала? Здоровая, спрашиваю?
Здорова я. Но зачем спрашивать подобное?!
– Димитрий Иванович дал строгие распоряжения относительно здоровья его личного помощника.
Просто киваю. Слов нет.
Как вышла из кабинета Петровича, я плохо помню. Просто в момент нашла себя сидящей за столом и рассматривающей темный экран дорогущего монитора.
Вся ситуация, в которой я оказалась, просто
