не будет накоплена достаточная сумма. Впрочем, как в узбекских, так и таджикских бедных семьях, состоящих в родстве или дружбе, для того, чтобы ребенок воистину стал на путь Муххамада как можно раньше, обряд иногда проводится в отношении 5—6 мальчиков-ровесников сразу, что приводит к существенной экономии денег при проведении суннет-тоя. (Любопытно, что в отдельных районах Средней Азии перед хирургической операцией для друзей мальчика отдельно устраивается той с обильным угощением — иначе те, мол, не «выдадут мальчика отцу. Что особенно поражает, так это то, что после тоя эти «недоросли» получают от отца мальчика... по барану и новому халату). А ведь не дурно, правда?

Чем же запомнился незабываемый колорит увиденного собственными глазами суннет-тоя?

Посреди широкого, богатого подворья, в тени чинар, тутовников и абрикосовых деревьев были расставлены десятки столов (примерно для двух сотен гостей), накрытых красивыми скатертями и уставленных разнообразными угощениями. Среди приглашенных оказались целых два профессиональных ансамбля, искусно исполнявших национальные танцы и мелодии. Но, едва ли не главный сюрприз ожидал нас, ленинградских профессоров, которых объявили, чуть ли не крупнейшими учеными «всех времен и народов» и для которых был сооружен даже специальный подиум двухметровой высоты, устланный и обитый со всех сторон коврами.

Признаться, автор редко когда испытывал большее смущение, столь острое чувство неловкости от неуместности своего появления на таком необычном для православного человека празднестве, да еще и на таком дурацком возвышении. У «нормального» человека, пусть и получившего недавно диплом доктора наук и аттестат профессора, никакая лесть не могла «сдуть крышу». Кирилл Михайлович же, казалось, вообще ни на чем не зацикливался, многоглаголание гостей воспринимал как ветер в верхушках деревьев, наслаждался искусством ансамблей, пил и закусывал. (Казалось, из его уст исходили знакомые теперь почти каждому слова: «давай, бухти, рассказывай, как космические корабли бороздят просторы... Большого театра»). На мои подчас недоуменные вопросы отвечал лаконично, но исчерпывающе: «Босток — дело тонкое».

Время текло незаметно. Яства, вино, тосты, сменявшие друг друга пасторальные сцены постепенно убаюкали нас обоих. Но, внезапно взгляд Кирилла Михайловича застыл на невесть откуда взявшихся, новых «актерах» с огромными медными подносами в руках, и он как-то обреченно изрек:

— Дорогой Ю. Н., хватайте мешки, вокзал отходит: нам приходит «кер дык». С выдающихся ученых, понимаете, спрос особый. — И, скорее в шутку, добавил: — Спастись предлагаю бегством, но, заметьте, бегством позорным!

Только теперь мне стала понятной истинная цель товарищей с подносами — по возможности компенсировать, а, может быть, и приумножить немалые расходы, потраченные на организацию этого пышного ун-нет-тоя. Между тем, наша дальняя полевая практика со студентами подходила к концу, и неудивительно, что наши финансовые возможности были близки к нолю — поезд «Москва-Душанбе» уходил уже на следующий день. Что же нам оставалось делать?

Щекотливость возникшей ситуации состояла в том, что мы сидели одни на подиуме, обратиться за помощью было практически не к кому, а о такой роскоши как мобильный телефон тогда никто и не мечтал. Но, Аликул Утаганов — наш местный «опекун», доцент местного института, вероятно, уловил следы нашего замешательства, и только с его помощью мы смогли не ударить «в грязь лицом». Достойная лепта (обогащенная Аликулом в долг) от имени «выдающихся ученых современности» была внесена на медный поднос, и тем самым нас оставило беспокоившее чувство дискомфорта.

Это был тот редкий случай, когда два профессора оказались в существе «голодранцев» даже среди студентов, так как нас ожидало четверо суток голодной «вагонной» жизни. «Под руку» вспомнились смешные строки какого-то доморощенного поэта, ехавшего из Москвы до Владивостока: Семь уток в вагоне, / От водки опух, / Мозги все отшибло, / В ушах— тух-тух-тух /. И хотя нас ожидали не семь суток, все равно было не до смеха.

Как можно догадаться, на выручку непутевой профессуре пришли благодарные студенты, с которыми пришлось рассчитываться в Ленинграде.

19. ПО СТОПАМ ВЕЛИКОГО КОМБИНАТОРА

Кто ж не слышал о Васюках, которые Великий Комбинатор обещал сделать Нью-Москвой во время презентации свой знаменитой шахматной «лекции» в «Шахклубе четырех коней» Известны и детали того позорного побега, который для него на пару с «отцом русской демократии» мог закончиться гораздо более плачевно, чем он описан авторами. Так вот нечто слегка похожее приключилось и с автором баек много лет тому в советском Тбилиси.

То были времена, когда в стране царил грандиозный шахматный ажиотаж. В городских дворах, парках и скверах с утра до вечера сражались в шахматы, играли блиц в перерывах, подрастали шахматные вундеркинды, а хорошие игроки были уважаемыми людьми. По центральному телевидению в прямом эфире транслировались гроссмейстерские партии, за которыми внимательно следили миллионы людей, восторгавшихся новыми комбинациями и розыгрышами. Народ гордился тем, что на протяжении, по крайне мере, четверти века настоящими королями мировых шахмат были граждане СССР — Ботвинник, Смыслов, Таль, Петросян, Спасский, Карпов, Гаприндашвили, Чибурданидзе, Каспаров...

А что потом? Потом начались ...прямые трансляции с заседаний Верховного Совета, пошли кооперативы, малиновые пиджаки, ночные клубы, бордели, наркотики и все такое, что называется «свободным» образом жизни. Тут уже стало не до шахмат — появилась манящая индустрия развлечений, которой раньше просто не было. Сегодня просвещенные молодые люди — это большей частью читатели «Афиши», аборигены фейсбука и твиттера.

Но мы, все-таки, не об этом.

Автор, ранее заядлый игрок, давно отошел от шахмат. Пиариться грех, тем более что большого шахматного дарования в себе, к сожалению, не обнаружил, хотя, чего скрывать, очень хотелось попасть в мастера. Этот грустный для себя вывод был сделан еще в Афганистане, когда в чемпионате Кабула неожиданно для себя оказался аутсайдером. До сих пор нельзя без улыбки вспоминать строки из полагавшейся после зарубежной командировки характеристики руководителя контракта В. М. Галушина о том, что автор «принимал активное участие в спортивных состязаниях в Афганистане и завоевывал призы». Тонкий юмор шефа-«проказника» для неосведомленных заключался в том, что за последнее место тогда, действительно, полагался приз, и он был получен (так что тут к фразе не «придерешься»). (Кстати говоря, таким же образом было покончено с поэтическими амбициями, особенно после постижения смысла предупреждения Фредерико Гарсия Лорки о том, что быть поэтом — самая печальная на свете радость, даже смерть не в счет, тем более, что, как сказал наш соотечественник: «не тот поэт, кто рифмы плесть умеет»').

Одно из интересных наших наблюдений состоит в том, что практически все наши учителя и профессора-ровесники были довольно продвинутыми шахматистами: Блехцин — международный мастер (с гроссмейстерским баллом), Лавров, Дмитревский, Кекулин, Аванов (экономист-международник) — играли в