Один из аргентинских игроков полностью завладел моим вниманием. Когда он подъехал вплотную к нам и я увидела его мускулистые руки и то, как уверенно он держится в седле, у меня перехватило дыхание. Было кое-что еще. То, как он двигался со своей лошадью. Между ними не было борьбы, не было хозяина, контролирующего своего зверя, а был танец, партнерство, словно они – единое целое.

– Наполовину человек, наполовину лошадь, – проговорила я.

– Кентавр, – кивнул Этьен.

– Кентавр, – завороженно повторила я.

Пока игрок мчался по полю, я чувствовала необъяснимое волнение, мой пульс бешено ускорился.

Я мысленно отругала себя: «Следите за глазами, мадмуазель!»

Протрубил рог, и игра началась. Всадники и лошади метались туда-сюда, две команды гонялись друг за другом, чтобы выиграть мяч, сталкивались, оттесняли, не давая пробить, клюшки со свистом рассекали воздух. Это было одновременно впечатляющее и пугающее зрелище, особенно когда игроки оказывались слишком близко, иногда на расстоянии вытянутой руки. Игра захватила нас настолько, что мы вскочили со своих мест.

Аргентинцы выкрикивали непонятные мне слова с неповторимыми интонациями, отчего казались еще более загадочными.

– На каком языке они говорят? – спросила я Этьена.

– На испанском. А еще на французском и английском.

– Ты много о них знаешь, – удивилась я.

– Мы переписывались. Я предполагаю купить у них лошадей, если они действительно такие, как говорят. Когда дело касается лошадей, я люблю побеждать. Эти криолло точно не для ипподрома. Но они идеально подходят для игры в поло. Только посмотрите на них!

Ему не нужно было это говорить, я и так глядела во все глаза. Наш Кентавр вертелся и крутился вместе со своей лошадью, отбивая мяч на полном скаку так, будто ничто другое не имело значения, резко останавливался, снова переходил в галоп. Он был великолепен. Взмах клюшкой, и счет становится 1:0, затем 5:0, затем 10, 11, 12:0. Это была война. И аргентинцы побеждали.

Толпа притихла. На поле Ги и Арман ругались сквозь зубы, отчаянно колотя по мячу. Габриэль объявила аргентинцев невежливыми за то, что они столько раз забивали. Эдриенн казалась огорченной тем, что все так расстроены. Все, кроме Этьена. И меня.

Когда матч закончился, игроки передали своих лошадей конюхам. Смущенные лейтенанты бросились в казарму. Арман не получил поцелуя, но это было неважно. Я забыла о нем напрочь.

Аргентинцы смешались с остальными зрителями, в основном джентльменами вроде Этьена, которым не терпелось побольше узнать о южноамериканских лошадях. Пока Эдриенн и Габриэль критиковали их манеру одеваться, я последовала за Этьеном к игрокам. При виде красивого аргентинца мое сердце екнуло. Я предположила, что ему лет двадцать пять. У него были завораживающе карие глаза с золотистыми искорками и слегка взъерошенные черные волосы. Гладко выбритое красивое лицо не пряталось за бравыми усами. Во всем его облике было столько достоинства, что я совершенно растерялась.

– Хуан Луис Харрингтон, рад нашей личной встрече, – пожал ему руку Этьен.

– Зовите меня Лучо, – ответил месье Харрингтон.

– Где ты научился так играть, Лучо?

– В пампасах. Мы начинаем играть в поло еще до того, как научимся ходить.

Стоя рядом, я молча слушала разговор мужчин о лошадях. Что означало прозвище Лучо? Что такое пампасы? У меня возникло странное желание узнать о нем все. Потом я заметила на его руке глубокую царапину, из которой сочилась кровь и вот-вот должна была запачкать его белые бриджи.

Я вытащила носовой платок, на котором практиковалась в вышивании своих инициалов, и, не задумываясь, приложила его к ранке.

– У вас кровь, – пролепетала я, чувствуя, как розовеет мое лицо. Я только что прикоснулась к незнакомому мужчине.

Застигнутый врасплох, он взглянул на меня несколько удивленно, его пальцы коснулись моих, когда он взял платок.

– Мерси, – произнес он, поворачивая руку и вытирая кровь.

– Позвольте представить вам мадемуазель Антуанетту Шанель, – весело улыбаясь, вмешался Этьен. – Одну из знаменитых Трех Граций Мулена, вместе с сестрой и тетей.

Лучо пристально взглянул на меня.

– Как она может быть только одной, если воплощает в себе все их качества: Красоту, Радость и Молодость?

Я старалась вести себя естественно, будто красивые мужчины постоянно делали мне подобные комплименты.

– Вы очень добры, – я улыбнулась, – но меня как самую младшую называют Молодость.

– За Молодость! – Лучо изящно поклонился. – Ценное качество, которое мной растрачено. Я должен вам платок, Антониета.

Его глаза задержались на мне еще на мгновение, прежде чем он отошел, чтобы присоединиться к товарищам по команде, все еще прижимая мой носовой платок к своей руке.

Глядя ему вслед, Этьен покачал головой и рассмеялся.

– Хорош, не правда ли? – Он немного помолчал, потом добавил дразнящим тоном: – Антониета.

Я, возможно, парировала бы, но мое сердце трепетало, и я едва могла говорить.

Возвращаясь к нашей группе, я размышляла над словами Лучо Харрингтона, но никак не могла понять их смысл. Я повернулась к Этьену:

– Почему он сказал, что его молодость растрачена впустую? Он все еще выглядит достаточно молодым.

– Подозреваю, что это связано с его женитьбой, – ответил Этьен, и мое сердце упало. – Если это можно назвать браком.

– Что ты имеешь в виду? – пролепетала я.

– По слухам, это было одно из тех соглашений, когда одна могущественная аргентинская семья сливается с другой ради земли. Невеста Лучо настояла на поездке в Англию, а затем отказалась возвращаться в Аргентину. Так что теперь у нее есть дом в Мэйфилде, где она живет абсолютно независимо. Любовники приходят и уходят, по крайней мере так говорят. Семья, конечно, надеется, что появятся дети и все изменится, но Лучо не хочет иметь с ней ничего общего. Однако ситуацию не исправить. Разводу всегда сопутствуют проблемы, но здесь все еще сложнее, поскольку по аргентинским законам он запрещен. Единственный способ разорвать брак, говоря библейским языком, – это смерть одной из сторон.

Вот оно что. Наконец-то я встретила своего декурселевского героя, но он никогда не станет моим. За один день я пережила целую мелодраму.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Через несколько недель после матча, проходя через фойе на кухню и напевая мотив «Фиакра», я с удивлением заметила бабушку и тетю Джулию, на шляпе которой развевался пучок индюшачьих перьев, выкрашенных в синий цвет.

Я замерла. Что они здесь делают?

На лице тети Джулии застыло отвращение. Бабушка вытерла слезы и со слабой улыбкой поприветствовала меня, когда мать-настоятельница провожала их к входной двери.

Прежде чем я успела сбежать, аббатиса схватила меня за руку.

– Пошли, – потребовала она и повела меня в свой кабинет.

Я ждала, скромно уставившись в пол, пока она закрывала за нами дверь.