Нет мне счастья на свете и жизнь не мила.

* * *

Черноглазка, безумие в сердце моем,

Твое имя легендой вошло в каждый дом,

В каждом доме о нашей любви пересуды,

Лучше б с этою славой я не был знаком.

* * *

Ты, как ствол кипарисовый, станом пряма,

Твои очи орлиные сводят с ума,

Эти нежные губы и белые зубы —

Как ширазская лавка, где сладостей тьма.

* * *

Говорят, в Даштестане[45] весна и краснеют поляны,

От Бакеровой крови взошли на полянах тюльпаны,

Надо матери старой сказать, что убили Бакера,

Что уже на верблюда навьючили труп бездыханный.

* * *

За минувших три года давай соберем все печали,

На верблюдов погрузим, отправим в далекие дали,

Ровным счетом верблюдов навьючено сто пятьдесят.

Для печалей Бакера и тысячи хватит едва ли.

* * *

Не всякий месяцем слывет, кто мог достичь высот,

Не всякий камушек у ног жемчужиной слывет,

Не всякий тюрк способен стать могучим Афрасьябом,[46]

Фаизом тоже может стать не всякий рифмоплет.

* * *

Не пой, предрассветная птица, не пой,

Разбудишь любимую ранней порой,

Раскрой свои крылья над ликом любимой —

От капелек утренней влаги укрой.

* * *

Веселая газель, ты из каких степей?

Минувшей юности промчалась ты быстрей,

Промчалась ты быстрей, чем жизнь перед Фаизом,

И не вернуть тебя, как пролетевших дней.

* * *

Печальная свирель пропела мне чуть свет

О горестях измен, о муках многих лет;

Ты погляди, Фаиз, на мне сквозные дыры,

Ведь каждая из них — сердечной раны след.

* * *

На юности возврат надежды ни на грош,

Плачевна седина, ведь стал ты сивым сплошь,

Когда-то ты, Фаиз, кусал уста любимых,

Хоть локти искусай, былого не вернешь.

* * *

Стал я старым, не вижу подруги, забыл ее взор,

Стал я старым, направился к высям неведомых гор,

Но средь горных лесов я не встретил подругу Фаиза,

На сосну с кипарисом глядеть не хочу с этих пор.

* * *

К морю пошла я соленой водицы хлебнуть,

Кормчего голос донесся, сдавило мне грудь,

Боже мой, кормчий, несешь ли ты добрые вести?

В море мой друг, он впервые отправился в путь.

* * *

В Лар уехать решила ты вдруг, девчонка?

А меня обрекла на недуг, девчонка,

На смертельный недуг меня обрекла,

На уме у тебя новый друг, девчонка.

* * *

Отдохнуть часок взойду на горный луг,

Приходи, Зохра, воды налью в бурдюк,

Ну а если вдруг воды тебе не хватит,

Полежу я на груди твоей, мой друг.

* * *

Подружка, ты, словно кувшин, тонкогорла,

Ты в сердце вошла — и дыхание сперло,

Ты в сердце владычицей полной вошла,

Там корни пустила и ветви простерла.

* * *

Шахские ружья на наших плечах,

Нами командует сам падишах,

Братцы, пойдем получать наши деньги,

Плату за кровь нашу, плату за страх.

* * *

Отправляюсь в Керман, просто так, прогуляться хочу,

Дай мне пять поцелуев, в подарок получишь парчу,

Пару туфель куплю, две чадры из далекого Лара,

Шаль с цветами граната и все, как приеду, вручу.

* * *

Дует северный ветер весь день напролет сегодня,

Запах дома принес из родимых широт сегодня,

Моей матери старой скорей передайте весть,

Пусть родимого сына из странствия ждет сегодня.

* * *

Мой милый скитается где-то, о боже,

Не вижу я белого света, о боже,

Гляжу за порог, проглядела глаза,

Ни весточки нет, ни привета, о боже.

* * *

В тучах ночь, но и по льду, коль надо, пройдешь,

За любимой сквозь ужасы ада пройдешь,

За одну только ласку, один поцелуй

Сто фарсахов[47] к утру без надсада пройдешь.

* * *

Бедро твое рядом с моим, дорогая.

Ставь сеть, сыпь зерно, — птичья кружится стая,

Слетелись они, поклевали — и прочь,

Я — в сеть угодил, сам того не желая.

* * *

Встретишь друга моего — спроси: куда

Дел он совесть? — Видно, нет совсем стыда.

Я страдаю, а ему и дела мало.

Пусть провалится в день Страшного суда.

* * *

Душа моя, сколько бы ты ни кричала,

Твое все равно разорву покрывало,

Затем чтоб короткий подол удлинить,

Чтоб ножка твоя никого не прельщала.

* * *

В домашних чувяках ушел ты в Мешхед,

Готова страдать я от всех твоих бед,

Ушел ты в Мешхед, возвращайся здоровым,

Бродяжкой пойду за тобою вослед.

* * *

Совсем одурело безумное сердце мое,

Наряд мой дырявый совсем превратился в тряпье.

С тех пор, как любимый уехал далеко-далеко,

Тону я в крови, ибо в сердце моем острие.

* * *

О мусульмане! Три горя великих судьба мне дала:

Ростовщика, вертихвостку-жену и хромого осла.

Ладно уж, пусть ростовщик и убогий осел остаются,

Но от жены непутевой избавь, всемогущий Алла.

* * *

Пять львят резвятся на горе крутой,

Пришло известье: ранен милый мой,

Насыпьте в чаши зерна кардамона,

Я меч возьму, сама отправлюсь в бой.

* * *

Три месяца медлительных, как год,

Ходил я за тобой, как нищеброд,

Ведь знала ты,