в полном восторге. Я слышал, как он говорил Альрику, что нет ничего лучше суда для познания ума и обычаев народа, а тут Гачай сможет посмотреть своими глазами, а не в пересказе других. Хёвдинг с ним тут же согласился и попросил помочь с пересказом речей малахов.

Я обреченно вздохнул.

И стоило убегать из Сторбаша от вечных наставлений отца, чтобы снова вляпаться во что-то подобное за морем? После того, как я получил благодать, он таскал меня за собой. Мол, вон посмотри, вот тут двор уважаемого Трюггве, в его семье столько человек, у него столько земли, столько скота, столько рабов, столько рунных. Сколько в год он должен отдать тебе пива, мяса, воинов? А если неурожай? А если падеж скота? Если ты собираешься с дружиной в плавание на десять дней, сколько нужно припасов? А какие возьмешь? А сколько стрел? А…

Прежде-то я думал, что всю эту возню на себя возьмет Даг. А Даг меня предал… А потом я, хвала Фомриру, попал в хирд Альрика. И что теперь?

— А теперь ты, Кай Эрлингссон, будешь ходить за мной по пятам, — сказал хёвдинг. — И на сей раз не ради того, чтобы за тобою следить. На сей раз у тебя важная задача — не дать мне убить кого-либо.

Я хохотнул.

— Так ты ж не Тулле! У тебя приступов не бывает. Не хочешь — не убивай!

— А если на меня кто кинется? — спокойно пояснил Альрик. — Малах какой или тварь из лесу? Может, я и успею уклониться, но дальше уже ты должен взять его на себя. Понял?

— Так что, тебе и впрямь немного до следующей руны?

— Вот столько, — и Альрик свел указательный и большой пальцы, оставив между ними место как для ореха. — Одно-двухрунный, может, и пройдет, а вот пятирунный…

И тут меня осенила вот прям очень умная мысль.

— Так ведь это! Ты ж Беззащитный. Надень доспех и не снимай, пока сердце не сышешь.

Альрик закатил глаза:

— И как я без тебя жил-то? Конечно, я подумал насчет доспеха, причем еще до убийства измененного. Вот только мой доспех остался там же, где и твой. Как вернемся к бриттам, я постараюсь что-нибудь придумать. Если уж совсем ничего не сыщу, так хоть из шкуры толстую куртку сошью с парой железных пластин. Но проверять, сработает условие или нет, как-то нет желания. Так что ты ходишь рядом со мной.

Так что я стоял за плечом Альрика и слушал восторженные речи Гачая.

— Обычно малахи все дела решают внутри рода, — объяснял жрец. — Большуха каждого рода сама решает, как наказать своего человека. Но если проступок затрагивает два рода, например, парень снасильничал девку из другого рода или убил кого, тогда суд вершат большухи из трех родов.

— Понятно. Если будет две большухи, то каждая будет говорить за своего человека: одна против другой.

— Это выглядит справедливым лишь на первый взгляд. На самом деле между родами все время происходят то войны, то замирения. Женщины одного рода, например, предпочитают парней из второго рода, а из третьего не берут. У родов могут быть крепкие связи между собой или крепкая вражда, потому что кто-то когда-то кого-то обидел.

— Как и у нас, — кивнул Альрик.

— Поэтому зачастую третья большуха — не совсем равнодушна. Она может быть из рода, как-то связанного с одним из участников, а значит, примет решение не по справедливости, а по выгоде. Другая большуха может предложить ей какие-то полезные вещи или просто пообещать в следующий раз решить дело в ее пользу.

Интересно, жрец хоть на мгновение закрывал рот, пока был у малахов? Иначе как он все это вызнал за такое время? Или Эйлид после любовных утех понарассказывала?

У Альрика возник тот же вопрос.

— И когда ж ты успел выпросить обо всем об этом?

Жрец печально улыбнулся:

— Это не расспросы, а знание человеческой души. В этом мире так мало справедливости и честности! Я думал отыскать ее в иных землях, где люди просты и открыты. Думал, если нет судей и толстых алькудум с зарисованными речами и рассуждениями, то люди будут решать по сердцу, а не кошелю.

— Пока не нашел? — рассмеялся Альрик. — А что такое алькудум?

Жрец вынул из сумы уже виденные отрывки ткани с начертанными узорами.

— Здесь записаны слова, те знания, что я получил у малахов. Когда таких кусков наберется много, то их сшивают между собой и получается кидэбу, а много кидебу — алькудум.

Альрик глянул и сказал:

— Книга? Книга со знаниями. Слышал я о таком. Так что? Полузубый будет заместо большухи?

— Не знаю, — пожал плечами жрец. — Возможно, малахи и сами не знают. Вряд ли раньше они сталкивались с чужаками… Точнее, сталкиваться-то сталкивались, но прежде убийство чужаков малахи считали доблестью, а чтобы судить за такое — впервые.

Тем временем малахи всё суетились. Часть их отправились в лес и потащили туда шкуры, другие ходили и горячо о чем-то спорили. Большуха Ягоднолицых, в чьем поселении мы сейчас находились, крутилась вокруг Сине-белой. По раскрашенному лицу было не понять, но мне казалось, что Ягоднолицая вроде как считает себя виноватой, наверное, из-за того, что это на ее землях такое свершилось. Синелицая большуха держалась своих людей. Зато Сине-белая распоряжалась всеми и вся, как будто тут ее род.

Под вечер Ягоднолицые нас накормили, и лишь почти на самом закате мы всем скопом пошли в лес. Там возле великолепного ясеня соорудили площадку: место для трех большух, место для нас, для всех воинов, и даже Жареного приволокли на растянутой шкуре, а возле него двое бриттов. Виновных поставили на колени перед большухами, и началось судилище. Вокруг развели несколько небольших костерков, так чтоб можно было всё разглядеть, но не прям, как днем. Жрец пояснил, что это связано с поклонением бездне, которая и мрак, и холод, и ужас.

Большуха Сине-белых говорила много и нудно, а рядом с Альриком много и нудно говорил жрец. И про союз между народами, и про клятву, и про угрозы ее невыполнения. Потом говорили о преступлении. В общем, как я понял, малахи решили, что три большухи тут есть, так незачем звать кого-то еще, в том числе и большуху Красно-черных, то бишь главную из рода хельта.

— А умно, — вдруг сказал Полузубый. — Эта старуха