— Благодарствую.

— С удовольствием присяду, спасибо.

Курчавый был постарше и посимпатичнее: ладная голова, крепко сидящая на шее, округлое волевое лицо, голубые глаза, бесхитростный прямой взгляд. А уж борода была поистине великолепная. Он сел в качалку, широко расставив ноги и закинув одну на подлокотник. Желтоволосый, у которого лицо было побледнее и очерчено поострее, устало рухнул на кровать и стал мрачно оглядываться по сторонам. Пламя потрескивало в очаге, навевая сон, керосиновая лампа тихо шипела.

— Так думаю, надо мне собрать манатки? — еле слышно поинтересовался Причер.

Ответа не последовало, и тогда он расстелил в дальнем углу свое лоскутное одеяло и молча, чуть смущаясь, сложил на него фотографию Эвелины, свою трубочку, потом зеленую бутылку, в которой когда-то было налито вино из дикого винограда — подарок на какой-то день рождения, — а теперь лежали семь розовых камешков, приносящих удачу, вперемешку со слоем пыли и обрывками паутины, потом пустую коробку из-под леденцов и другие дорогие его сердцу вещицы. Напоследок он порылся в пахнущем старостью комоде из кедровой доски, выудил шапку из лоснящейся беличьей шкурки с хвостиком и нацепил на голову. Добрая была шапка и теплая, а в предстоящем путешествии ему могло быть холодно.

Пока старик занимался сборами, Курчавый ковырял в зубах куриным перышком, которое подобрал с пола, и, удивленно хмурясь, наблюдал за его действиями. Желтоволосый опять стал насвистывать, но какую мелодию он пытался насвистеть, понять было трудно.

Время тянулось, и Причер как ни в чем не бывало занимался своим делом. Курчавый кашлянул и сказал:

— Надеюсь, ты не забыл, дед, что мы попросили попить. Были бы очень благодарны за пару стаканов воды!

Причер доковылял до ведра с колодезной водой, стоящего среди мусора за плитой.

— Вроде как совсем у меня память прохудилась, миста Исус. Вроде как я в дом-то вошел, а голову снаружи оставил.

Он взял две сухие тыковки и до краев наполнил их водой. Выпив залпом, Курчавый обтер губы и сказал:

— Вот и славно! — Он принялся раскачиваться в кресле, и подошвы его сапог размеренно и усыпляюще зашаркали по земляном полу.

Руки Причера дрожали, когда он взялся за концы одеяла, чтобы связать их в узел, и ему это удалось лишь с пятой попытки. Потом, поставив полено на попа, он сел на него между двумя мужчинами, так что его короткие ноги едва дотягивались до пола. Порванный рот золотоволосой девицы с бутылкой лимонада в руках криво улыбался ему сверху, а отблески огня из очага выписывали красивые орнаменты на стенах. Сквозь окна без рам доносилась перекличка насекомых в траве и знакомая какофония ночных звуков, которые Причер слышал всю жизнь. Какой же красивой сейчас показалась ему хижина, каким милым обернулось все то, что он так терпеть не мог. Как же он ошибался! Дурак, набитый дурак! Да никуда он отсюда не двинется, ни теперь, ни после. Но перед его взором неумолимо стояли четыре ноги в сапогах, а позади них дверь.

— Миста Исус, — начал он осторожно, — я тут обдумал энто дело и вот пришел к выводу, что совсем мне не хочется идти с вами!

Курчавый и Желтоволосый удивленно переглянулись, а Желтоволосый встал с кровати и, склонившись над Причером, спросил:

— Чегой-то с тобой, а, дед? Тебе плохо?

Смертельно устыдившись, Причер забормотал:

— Прошу вас, сэр, премного звиняюсь… Я не хочу никуда идти!

— Слушай, дед, говори толком, — добродушно поморщился Курчавый. — Если ты заболел, мы тебе вызовем врача из города.

— Хотя смысла нет, — продолжал Причер. — Коли настало мое время, так уж настало… Но я был бы вам оченно благодарен, если б вы позволили мне еще немного пожить.

— Да мы ж хотим тебе помочь! — сказал Желтоволосый.

— Точно! — подтвердил Курчавый и смачно сплюнул в огонь. — А ты упертый старик, вот что я тебе скажу. Ты думаешь, мы со всеми так цацкаемся, когда предлагаем помочь? Да никогда!

— Спасибо, конечно, миста Исус. Я понимаю, что и так причинил вам много лишних хлопот.

— Ну-ка, рассказывай, дед, — стал настаивать Желтоволосый, и его голос немного смягчился. — Что случилось? У тебя неприятности из-за бабы?

Курчавый заметил:

— Да хватит с ним шутковать! Дед, видать, просто перегрелся на солнце. Дело ясное. А иначе я уж и не знаю, что с ним… Первый раз в жизни такое вижу.

— И я, — кивнул Желтоволосый. — Никогда не знаешь, что могут выкинуть эти старые негры. Не успеешь глазом моргнуть, как они слетают с катушек…

Причер сгибался все ниже и ниже, пока наконец чуть ли не сложился вдвое, и его подбородок задрожал.

— Сначала задал стрекача, будто увидал самого черта, — процедил Желтоволосый, — а теперь глянь: что вообще с ним происходит?

— Все не так! — воскликнул Причер, и его глаза чуть не вылезли из орбит. — Я узнал вас — вы из Доброй Книги! А я добрый человек! Такой добрый, что лучше не бывает! Я никогда никому не делал ничего дурного!

— Да ну его, — поморщился Желтоволосый. — С меня хватит! Дед, с тобой говорить — только время зря терять!

— Это точно, — подтвердил Курчавый.

Причер склонил голову и смахнул с лица беличий хвостик.

— Я знаю, — сказал он, — да, сэр, я знаю. Я всю жизнь жил как набитый дурак. Верно говорится в Евангелии. Но если вы позволите мне остаться, я выдерну все сорняки в огороде и в поле и снова займусь фермой, а потом скажу Анне-Джо, чтоб она вернулась домой ухаживать за своим отцом, как ей и полагается.

Курчавый дернул себя за бороду и щелкнул подтяжками. Его ясные голубые глаза смотрели в упор на Причера. Наконец он процедил:

— Я не понял ни слова!

— Да все ясно, — сказал Желтоволосый. — В него бес вселился и теперь бегает внутри, угомониться не может.

— Я истинно верующий баптист, — напомнил Причер. — Прихожанин церкви Утренней Звезды в Сайпрес-Сити. И мне семьдесят лет.

— Вот что, дед, — сказал Желтоволосый, — тебе лет сто и ни днем меньше. Так что нечего заливать — все ведь записывается в большую черную книгу там, наверху. Ты это учти!

— Бедный я грешник! — запричитал Причер. — Ну разе ж я не бедный грешник?

— Ну, — пожал плечами Курчавый, — этого я не знаю. — Он улыбнулся, поднялся с качалки и зевнул. — Вот что я скажу. Я так проголодался, что готов съесть даже мухомор. Пойдем, Джесси, поторопимся домой, пока женщины не снесли наш ужин в свинарник.

— Господиисусе! — сказал Желтоволосый. — Да я ногой не могу шевельнуть. Этот волдырь просто огнем горит! — И, повернувшись к Причеру, добавил: — Похоже,