Когда за Серафимой захлопнулась дверь, местная начальница простонала:

– Евлампия, умоляю, никому не рассказывайте.

– Да Лампа неболтлива, – успокоил ее Волков, – гони мамашу в шею. Впервые сегодня эту жабу увидел, впечатление сногсносительное: баба-яга натуральная, только метлы не хватает.

У меня звякнул телефон, я вынула трубку. «Уважаемая Ева Лапия, приглашаем вас посетить наш магазин. Чумовые скидки! Тридцать процентов срезаем на весь товар. Вам понравится костюм Бабы-яги с метлой. Он просто создан для Евы Лапии. Ваш личный менеджер Константин». Однако число моих консультантов возрастает.

Я повернулась к Жоре:

– Если вам нужна метла, то могу ее подарить.

Георгий засмеялся.

– Ты хозяин гимназии? – уточнила я. – На сайте указано, что учебным заведением владеет Марина Игоревна.

– В интернете правда, – уточнил Жора.

– Ой, да ладно, – шмыгнула носом директриса, – Георгий на свои деньги учебное заведение открыл и мне подарил. А вы знакомы?

– Много лет, – ответил Жора, – но поскольку ты не хочешь, чтобы кто-либо знал о наших отношениях, то я никому о них не сообщал. Странно немного, что ты стыдишься меня, вроде я не бомж, не преступник, холост. Чем не жених?

– Видел мою мамашу? – всхлипнула Марина Игоревна. – К ней прилагается братец. Серафима потеряла работу, сейчас все расскажу!

Слушать про чужие неприятности мне совершенно не хотелось, но Жора взглянул на меня, и стало понятно: он просит остаться.

– Отец мой профессор, – завела Марина, – занимался детской психологией, написал тьму учебников. Работал Игорь Геннадьевич со сложными, неуправляемыми подростками: ворами, наркоманами, склонными к побегу от родителей. У папы была мечта: открыть центр для таких ребят, желательно в Подмосковье. Отец пытался вести беседы в разных кабинетах, его слушали, одобряли идею, но дальше разговоров дело не шло. Мечта осуществилась лишь в начале девяностых, Игорь Геннадьевич купил в Подмосковье здание заброшенной психиатрической больницы.

Марина засмеялась:

– Когда меня спрашивают, где прошла ваша юность, я отвечаю: «В психушке», и это правда. Место чудесное. Большой дом плюс здание, где жил персонал. Вокруг парк. Игорь Геннадьевич позвал своего друга, архитектора Вадима Суворова, тот постарался, сделал проект. Не знаю, где папа денег раздобыл, я в те годы училась в младших классах. Понятно, с ребенком никто финансовые вопросы не обсуждал. Хорошо помню, как проводили летние теплые вечера на террасе. Папа, мама, я, дядя Игорь с тетей Катей, дядя Петя, это еще один папин товарищ. У него была дочка, чуть старше меня. Но она постоянно куда-то убегала, не сидела со всеми. Как жену дяди Пети звали, не помню, имя редкое, вроде вашего. Не Таня, не Маша, не Оля. Прямо как в сказке ее звали. Потом Антон родился, папа хотел сделать из сына свою смену. Но брат очень плохо учился, с трудом его устроили в институт. Антон психолог, кандидат наук…

– А говорила, брат – двоечник, – засмеялся Жора, – а он ученым стал!

Марина махнула рукой:

– Папа считал, что кандидатское звание сыну в жизни поможет. Поэтому сам диссертацию написал, через ученый совет лентяя протащил, на работу устроил. Мама сына всегда больше меня любила и любит, она его считает гением, а я… так, глупое создание. Отец умер пару лет назад, он просил Антона не бросать центр, продолжить его дело. Мама никогда не работала, хотя у нее педагогическое образование: учитель начальной школы. Папа понимал, умирает.

Марина отвернулась к окну:

– Брат и мать все рассчитали. Серафима Львовна всегда большое влияние на отца имела…

Я быстро посмотрела на свой мобильный. И зачем я слушаю эту историю? Не стоило обращать внимание на взгляды Жоры, а прямо сказать: «Не обладаю большим количеством свободного времени, надеюсь, моего ребенка в вашей гимназии более не станут называть умственно отсталым» и уйти.

– Антон и мама выждали, когда я улетела на неделю на море, и уговорили папу составить завещание. Центр он отписал сыну, жене досталась московская квартира. А мне что? Угадайте. Ничего, кроме письма, в котором папа упрекал меня за нелюбовь к родителям, отсутствие заботы о них. Это неправда! Игорь Геннадьевич тогда был совсем плох, наверное, мама его обработала.

Марина Игоревна всхлипнула:

– Антон живо продал дом, землю, открыл в Москве институт, учит там за большие деньги на психолога. Дело жизни папы погибло. Не знаю, что теперь в здании находится. Брат маму взял в одну свою лабораторию, она там оклад получала, правда, небольшой. Характер у Серафимы тяжелый. По всем вопросам у нее имеется личное мнение, и только оно верное, железобетонное, никогда не меняется. Ну и привыкла еще, что она супруга владельца центра, все ей кланяются, приседают. Некоторое время Серафима сидела тихо, потом развернулась, начала свои порядки в лаборатории наводить. Народ знал, что Краскина – мать владельца учебного заведения, конформисты с ней соглашались, но их оказалось немного. Народ начал уходить. Когда до Антона дошло, что мамаша сотрудников выживает, он ее уволил. Я, спасибо Георгию, владею гимназией. Ну и взяла мать к себе. Она плакала, говорила: «Доченька, я все сердце Антону отдала, а он у меня заработок отнял, сказал: «Тебе нельзя с людьми работать, ты не умеешь с ними обращаться». И что было дальше? Мамаша в моей школе начала свой характер показывать. Теперь тупые опросы распространяет, Анжелику и Леру умственно убогими обозвала. Нет таких детей! Даже больных, непонятливых, если ими правильно заниматься, можно обучить, дать им профессию. Между прочим, дети с синдромом Дауна или те, кто с ДЦП, очень талантливы, они прекрасно рисуют, поют, играют на разных музыкальных инструментах.

– Мою дочь зовут Арина, – уточнила я, – не Анжелика.

– Ой! Простите, – смутилась Марина Игоревна, – знаю, конечно, что Вульф Арина. И чего мне Анжелика на ум взбрела?

Я поняла, что больше не могу сидеть в кабинете директора гимназии и слушать ее рассказы. И тут мне на радость ожил мной телефон, примчалось сообщение от Макса: «Ты где? Если до сих пор в гимназии, то Киса, наверное, сожгла ее и исполняла на пожарище неприличные танцы. Помощь нужна?»

Я вскочила:

– Прошу прощения, мне необходимо срочно ехать на работу.

– Вспомнила, почему Анжелика в голову пришла, – воскликнула Марина, – так звали…

Кому принадлежит это имя, я уже не слышала, потому что удрала в коридор и, ощущая себя бабочкой, которая сумела улететь из гербария, побежала к своей машине.