Шрифт:
Закладка:
Уже начинало светать, когда в полусне я услышал конский топот: кто-то проскакал верхом. Ощущение опасности разом поставило меня на ноги. Рывком я поднял Алексея. Но было уже поздно — в дверь забарабанили грубо и уверенно. Полиция!
Алексей одним толчком растворил небольшое оконце, выходившее на огород, и, как был в одном белье, выскочил во двор. Не знаю почему, но я действовал хоть и механически, но спокойно и вроде бы обдуманно. Быстро натянул брюки, схватил в охапку свою и Алексееву одежонку, даже вспомнил, что револьвер «Черного» был в кармане его брюк, которые лежали у нас под головами, и тоже выпрыгнул в огород.
Сразу заметил, что пешая и конная полиция обложила дом Сидоркиных пока что лишь с трех сторон и путь в лес еще свободен. Алексея не было видно — ему удалось скрыться за баней и уйти.
Пригибаясь, я бросился бежать по грядкам. Скользкая, пропитанная влагой почва уходила из-под ног… Городовые уже появились слева и справа, вот-вот кольцо замкнется! Я прибавил ходу — и тут услышал, как сзади кто-то тяжело сопит, хлюпая сапогами в вязких грядках. Ближе… Одежда в руках мешала мне бежать. Я потерял равновесие и шлепнулся в жидкую грязь. В тот же миг на меня плюхнулся городовой. Я попытался стряхнуть его, вскочить на ноги, но подоспел второй, третий…
Одна отрада — схватить Алексея им так и не удалось. Браунинг его они тоже не нашли — видать, на бегу я обронил его в грязь на огороде.
…И вот я в каталажке. Она помещалась в подвале полицейской части. В первую минуту меня охватило острое отчаяние: «Как же теперь Миша?!» Но я тут же твердо сказал себе: «Главное — спокойствие!»
Не успел я как следует осмотреться в полутемной камере, как распахнулась дверь и на пороге появилась фигура с фонарем.
— Эй, ты! Выходи!
Когда я шел мимо стражника, он пнул меня сапогом:
— Быстрей! К их благородию!
«На допрос!» — понял я.
Поднялись на второй этаж. Меня провели через прихожую, канцелярию и втолкнули в кабинет пристава. Сам «их благородие» важно восседал за столом. Перед ним лежал отобранный у меня паспорт.
— Н-ну-те-с, молодой человек… — сказал пристав и побарабанил короткими толстыми пальцами по зеленому сукну стола. Потом он вытащил тяжелый портсигар и закурил папиросу — она была такая толстая, что казалась в его руке шестым пальцем. — Так как же твоя фамилия?
— Чего изволите? — переспросил я.
— Притворяешься? Прозвище как?
— А, прозвище! Калмыков, — спокойно назвал я фамилию, обозначенную в паспорте.
Пристав заглянул в мой паспорт:
— Имя? Отчество?
— Яков, стало быть, Семенов.
— Та-ак… Калмыков, Яков Семенов, «стало быть», — передразнил пристав. — И родом ты из… — Он снова заглянул в паспорт. — И родом ты из Вятской губернии, конечно?
— Так точно, ваше благородие, Вятской губернии, Котельнического уезда.
— Ну что ж, память у тебя хорошая. Долго зубрил?
— Не понимаю я, ваше благородие… Не ученый…
— Не понимаешь? Не ученый? Ты что же, меня за дурака считаешь? Сам ты дурак, братец. Ну-те-с, вот слушай, Мызгин, Иван Михайлович, по кличке «Волков», «Петрусь» и прочая, и прочая. Прибыл ты сюда три дня назад из Уфы. Ты член боевой организации. Говори, зачем приехал в Златоуст?
Слова пристава меня ошарашили. Какие точные данные! Неужели и вправду среди нас провокатор?!
Но я молчал.
— Ну?!
— Ничего не знаю, что вы сказали, ваше благородие. Какая такая «ганизация»? Ничего не знаю.
— Не знаешь, значит?… — зловеще сказал пристав и, встав из-за стола, подошел ко мне вплотную. — Сейчас узнаешь!
«Трах!» Я получил увесистый удар по скуле. Еще! Еще!..
— Ну-ну, может, теперь знаешь?
Я молчал.
— А ну, — приказал пристав полицейским, которые в ожидании стояли в сторонке, — дайте ему как следует!
И на меня обрушился град ударов. Били кулаками, рукоятками наганов, ногами. Что-то тяжелое ударило в лоб, повыше правой брови, и я свалился на пол. Меня тут же подняли, встряхнули и усадили на стул.
— Ну, теперь скажешь, зачем приехал в Златоуст? Кто еще в Златоусте состоит в боевиках? А? Скажешь?
— Ничего я не знаю, ваше благородие, — продолжал твердить я, — ведать ничего не ведаю. Воля ваша, но только я Калмыков, Яков Семенов…
Снова кинулись на меня городовые… Допрос… Опять избиение…
— А ну, давайте его в каталажку, — сказал пристав, тяжело пыхтя, словно это он все время меня избивал.
Двое полицейских подхватили меня, потащили из кабинета и швырнули в камеру. Избиение возобновилось с новой силой.
…Когда я очнулся, уже смеркалось. Я лежал ничком. Первым ощущением была какая-то тяжесть на голове. «Шапка, что ли? Откуда ей быть у меня?» С трудом поднял руку — голова вся была мокрая, шея и грудь тоже. Я медленно перевернулся на спину и увидел, что надо мной стоит полицейский с ведром в руках. Он плеснул на меня еще воды и заорал:
— Не подох еще? Вставай!
Я с усилием приподнялся и сел, прислонившись к стене. Городовой вышел, даже не прихлопнув дверь. Я посмотрел на свои руки. Они тоже были мокрые и в крови. С натугой попытался вспомнить, что же со мной было. Снова появился городовой с ведром воды и тряпкой. Тряпку он бросил на мокрый пол.
— Вставай! — снова приказал он. — Умойся. Сейчас пойдешь на допрос.
Хотел подняться на ноги — все тело болело.
— Не могу, — сказал я. — Пособи.
Полицейский схватил меня под мышки, поднатужившись, поднял и поставил у стены.
Я вытер тряпкой лицо. Ощупал голову. Темя вспухло. От холодной воды мне стало немного легче. Хотел сесть на нары, но городовой грубо рванул меня за рукав и толкнул к двери.
И вот я снова на втором этаже перед палачом-приставом. Снова те же вопросы: «Сколько вас в Златоусте? Сколько в Уфе? Кто?»
— Не будешь отвечать — повесят, — пообещал мне пристав. — Тебя обвиняют в экспроприациях. Если все расскажешь, сегодня же выпустим, денег дадим, поможем домой добраться.
«Эх, — подумал я, — дурак ты, дурак!.. С рабочим-боевиком разговариваешь, а купить его хочешь?!» И я тянул прежнюю линию — разыгрывал простачка, случайно попавшего под арест.
— Зря вы меня бьете, ваше благородие. За кого-то другого меня принимаете. Я ведь из деревни. Ничего не знаю, ничегошеньки не понимаю. — И я захныкал, утирая глаза мокрым рукавом.
— Сволочь! Негодяй! Мерзавец, — истерически завизжал пристав. — Думаешь, если на сей