будет делать это до тех пор, пока у него хватит на это сил. Я погладил мокрую шершавую стену. Вокруг моего мира нельзя было построить стен, но стены нужны были другим. Стены нужны были мотылькам. Насколько бы это ни было странным и загадочным, но мотыльки носили в небесной иерархии высший ранг, хотя мало кто из них знал об этом. Все, что делали прочие иерархи — они делали это для мотыльков. Может быть, не всегда руководствуясь их желаниями и чаяниями, но, в конечном итоге это было так. Кому бы нужны были архитекторы, если бы их города были пусты? Мотыльки порождали учителей, проводников, титанов. Если они сами не оставляли следов, то кто то это учился делать идущий следом. Я присел на бетонную ступень крыльца и снял кожаные перчатки, подставив под небесную морось ладони. Набрав небесную влагу в пригоршни, с силой растер лицо. Даже здесь. Всего лишь на пороге чертогов Алехана приходил покой. Я не знаю с чем, и как это было связано. У нас с ним не было ничего общего, ни дел, ни путей, ни дорог. Однажды встретившись, мы уже не могли расстаться. Наверное, так бывает те только с девами, но и с мужами? Он всегда был мне рад. У меня были ключи от его дома. Он радостно показывал мне то, как он учится оставлять следы. Он рассказывал мне о своей любви, делах, мечтах и чаяниях. Я тяжело вздохнул. Мечта у Алехана была всего одна. Вылечить больное сердце матери. Для этого он жил. Поэтому он и умер. Доспехи мечников, так же как и их мечи не куют оружейники. Они вырастают сами. Алехан был убит кем-то из злобы зависти или жадности. Я не знал причин. Я спрашивал о нем Диану, но она сказала, что никто так и не нашел двух медяков для того, чтобы положить их ему на глаза. Боль утраты оказалась настолько сильной, что сердце стало отторгать ее все больше и больше, обрастая сталью доспехов, кольчужным обвесом, шлема с острым коротким шишаком. Я посмотрел на тыльную сторону своей ладони. Сталь появилась даже здесь. Я постучал закаленной пластиной о железо ограждения подъезда. Послушал гулкий звон. Я не хотел подниматься в чертоги Алехана. Просто потому, что он спал, и я не хотел тревожить его сон. В его крохотной квартире как обычно должно было бы пахнуть карвалолом. Его мать, охая и постоянно хватаясь за грудь, часто говорила — Я так вам ничего и не приготовила, мальчики. — Я задумался. Да, Алехан после того как уложил мать спать пришел на кухню к простой незавершенной трапезе. Мы так и не начали ее. В прихожей зазвонил телефон. Он вышел, о чем долго и яростно спорил и… Не вернулся. Я вышел из кухни и увидел его спящим в углу, прижавшим к уху телефонную трубку. Он сказал, что не спит уже третий день, потому, что приступы боли у его матери не прекращались слишком долго. Но… Хлеб на столе. Кусок получерствой черной булки, который мы разломили пополам, но так и не начали есть. У меня вспотели ладони, и я вытер их о кожаные походные штаны. Здесь и жизни спустя это что-то значило. Я покачал головой, сетуя и ругая себя последними словами. Как же это могло ничего не значить? Я быстро поднялся на ноги, и в три прыжка преодолел два пролета. Света в подъезде не было, но дорогу в чертоги Алехана, мне не забыть никогда. Я достал ключи и осторожно открыл двери. В квартире горел свет и Алехан спал, прижав телефонную трубку, свернувшись калачиком и поджав под себя ноги как ребенок. Стараясь не сильно звенеть шпорами, я осторожно прошел на кухню. Посмотрел на стол. Да, все просто. Две рюмки водки, и преломленный хлеб. Я взял эти два небольших кусочка и приставил друг к другу. Разумеется, они совпали. Я осторожно положил их себе в сумку. Зашел в спальню Алехана. Взял с постели клетчатый шерстяной плед. Вышел в прихожую и укрыл его. Присел на корточки, разглядывая доброе почти детское лицо. Даже доспехи не могли унять тяжкую боль в груди. Скольких же я потерял за все свои жизни? Скольких же Перевозчик перевез через белую реку. Я поправил плед на его плече. Здесь в своих чертогах он так и будет спать, прижав к уху телефонную трубку. До тех пор пока я жив. До тех пор, пока Перевозчик не начнет деловито шарить в моих карманах. Я вышел на лестничную клетку. Осторожно прикрыл дверь и запер ее на свой ключ. Вздохнув, спустился во двор. Под ртутным фонарем, который давал четкие черные тени, стояла Мальва. Возвращаться нужно не куда-то, а к кому-то. Похоже, было на то, что во всех вселенных, во всех мирах, сейчас я был нужен только ей. Я вдел ногу в стремя. Легко поднялся в седло и дал шпоры.

До истока жемчужного ручья стояли еще три чертога. Но самым дорогим из них были чертоги Кима. Я уходил на юг не только в поисках утерянного. У меня были свои обеты, и я не забыл о них. Отдать дань чести тем, кто дал тебе имя, было для меня значимым. Кем бы я был и какими путями шел, если бы не они? Учителя: Ким, Король, Зрячий Ангел. Каждый нашел во мне то, что без них в себе я бы не услышал. Уметь слушать других более чем важно, но мы забываем все, если перестаем слышать себя.

Это было недалеко. Я обогнул хмурую скалу изнанки мира и вышел из теней прямо у порога его чертогов. Спешился и осторожно приоткрыл тонкую фанерную дверь, выкрашенную зеленой краской.

Крепко пахло кожаными матами. Потом разгоряченных крепких мужских тел. Железом и резиной. Чертоги Кима были спортзалом. Ким давно стал туманом на северном берегу белой реки. Но здесь он живет до сих пор. Здесь он всегда мой первый учитель, проводник, третий небесный иерарх. Тот, кто впервые произнес мое имя. Я склонил голову в почтении и слушал.

— Бегом! Марш! Кувырок через голову — раз. Бегом! Марш! Кувырок через спину — два! Падаем на бок. Руку вперед — Раз! Встали! Падаем на спину руки в стороны. Два! Встали! Падаем на живот! Поджали ногу! Раз! Встали! Бегом! Марш!

Ким, с суровым округлым лицом, короткой стрижкой, темных почти черных волос. Крепкий как дуб. Похожий, в своих резких и точных движениях на закованного в броню