вторую бутылку. – А про Ольгу я тебе так скажу. У нее тут авторитет такой, что нам и не снился. – С чего бы это? – удивился я. – Контроль! – Цвейг поднял вверх указательный палец. – Она в отделе контроля работает? – Неее… Отдел контроля ваши проекты контролирует, а она из отдела социальной безопасности. Все камеры, телефоны, переписка наша – это все через ее отдел проходит. Не знаю, кто она по должности, но у нее все под контролем. И на каждого у нее досье. Вот мы сидим тут, а она это знает. Или узнает потом, если заинтересуется. – Подслушивает? – Нет, запрещено это без специального разрешения. Но геолокацию телефонов она видит. – Что за специальное разрешение? – Это если подозревают, если ты что-то делаешь во вред корпорации. – А по телефону через микрофон могут прослушивать? – Могут, но я тебе говорю, что специальное разрешение для этого нужно. Так что звони мне спокойно, если, конечно, не хочешь что-нибудь тут взорвать. Разговор становился все более интересным. Значит, у Ольги работа такая – все про всех знать! – А откуда у нее досье на каждого? – спросил я. – Есть у них умная машина с искусственным интеллектом. Она из того, куда человек пошел, что купил, с кем встречался может очень много выводов сделать. Понимаешь, о чем я? – То есть любая тайная организация сразу станет явной? – Мгновенно! Даже и не думай тут подполье устраивать. – Какое подполье? Чтобы украсть пончики из «Метелки»? Цвейг хмыкнул. – Как сказать, как сказать. В корпорации огромные деньги крутятся. Знаешь какие тут зарплаты? Знаешь, конечно. Бездельникам всяким платят и не морщатся. Да еще этот холм с голосами. Мы допили пиво, съели все, что было на столе и я стал прощаться. У двери Цвейг подошел ко мне почти вплотную и тихо сказал: – Ты если с Ольгой задумаешь замутить, то знай – только время потеряешь. Она вся в своей работе. И задумала что-то. Мне намекала, что может попросить помочь ей кое-что отвести. – А ты Аналитика знаешь? – спросил я. – Чернявого такого, длинного? Конечно, личность известная. Знаешь... Ты от него подальше держись. У него что-то не то на уме. Он, кстати, с Ольгой много общается. Так что думай… Цвейг выпил много больше, чем я. Провожая, он долго смотрел на меня мутными, но веселыми глазами, потом посерьезнел, похлопал меня по груди и сказал почти шепотом: – Ты это… Ты бди. А то сам знаешь, как бывает… У подъезда я посмотрел в телефон – всего четыре тысячи шагов. Пробурчал все, что думаю о правилах корпорации, и пошел наверстывать недостающее. У сквера остановился, спрятал телефон под кустом и направился к клинике. «Вот, – думаю, – никто не узнает о моих слабостях. И черт с ними, с шагами, завтра наверстаю». У клиники я долго прикидывал, где находится окно лаборатории, подошел к нему, увидел плотно закрытые жалюзи и отправился домой. Мысли о том, что мне придется так жить еще три года, привели меня в состояние, близкому к депрессии. В дневнике появилась длинная запись, которую я приводить не буду. Не хочу вспоминать то состояние еще раз.

Корректор

Потянулись дни, похожие друг на друга. Листаю дневник – там короткие записи: «Встретился с райтером, показал ему написанную инструкцию. Он посмотрел на распечатку три секунды, сказал, чтобы я цифру 3 заменил в тексте на слово «три», и исчез». «Редактор попросил прислать файл, написал, что ему нужна неделя для работы». «Ольга и Аналитик делали вид, что мы почти не знакомы. Как-то в кафе я увидел, что они беседуют за одним столиком. Ольга подняла руку, пошевелила пальцами – привет, дескать. Аналитик повернулся и кивнул, не меняя выражения лица». В один день я зашел к Цвейгу. Он выслушал рассказ о пикнике, сказал, что Ольга с Аналитиком прикидываются, угостил меня пивом и намекнул, что скоро тут все изменится. – Что все? – спросил я. – Все-все! – сказал Цвейг и подмигнул. Однажды я встретил на улице Корректора. Я пишу это слово с большой буквы, потому что он выбрал такое имя. – Решил подражать Аналитику? – спросил я. Он поднял брови и сказал, что у него своя голова на плечах. – Если хочешь, называй меня Корр, – добавил он. – В отделе меня так зовут. Спортивный костюм в обтяжку подчеркивал все, что полные люди пытаются скрывать, но Корра это не смущало. Он бы выглядел добродушным толстяком, если бы не маленькие глазки с хитрецой и насмешливостью. Общаешься с такими людьми и кажется, что говорят они одно, а думают другое. – Нагуливаешь пять тысяч шагов? – спросил я – Пять – это для нормальных. Липат сказал, ходи, пока не расхочется жить, а после этого еще тысячу. Говорил он с одышкой, судя по всему, жить ему уже расхотелось. Стоять со мной ему явно нравилось больше, чем вышагивать свои тысячи. – Мне говорили, что ты пишешь книгу? – спросил я. – Если бы книгу, а то…, – махнул рукой Корр. Тут он закашлялся, отдышался и продолжил: – Ерунда все это, но здесь и не за такое платят. Главное – начальник спокоен, я всегда при деле. Сам-то как убиваешь время? Я начал рассказывать о компьютерных играх, увидел, что Корра это не интересует, перевел разговор на странные корпоративные правила, но тут Корр совсем заскучал. – Корпорации важно одно – чтобы никто не колыхал схему, – сказал он. – Бери плакат «Скажем нет насильственным хобби!», ходи по главной улице, на тебя никто не обратит внимания. Но это при условии, что ты не суешь нос, куда не надо. А за это для тебя тут везде красота, порядок и бесплатная жратва. Тут он добавил, что спасается от скуки живописью и пригласил меня когда-нибудь зайти к нему в гости. Мы встретились через пару дней. Я решил выдержать время, чтобы не показаться назойливым. В дневнике об этой встрече у меня всего пять строчек, тогда мне показалось, что не произошло ничего важного. Я буду описывать нашу встречу по памяти, запишу только то, что мне удалось запомнить. – Заходи, – сказал Корр, пропуская меня в комнату, стены которой были завешаны картинами. Часть рам с холстами лежали около кровати,