мужикам земли намеряли, что-то не так намерили. Если бы помещик на месте жил, тогда бы и межевание позже правильное провели и все прочее. Но помещик в Петербурге, носа сюда не кажет, деньги за него управляющий собирает. А управляющий — он ведь и сам из здешних мест. Вот, под шумок, мужики покосы косить принялись, а потом и вовсе своими стали считать. У нас ведь как? Если я на земле работаю — земля моя. Не в Европе, где каждый кусок земли своего владельца имеет. Будет сорняком зарастать, а никто не тронет — чужое. А в прошлом году приехала барынька — супруга помещика, вместе с сыном. Кажется, она с мужем отдельно живет, тот ей паспорт выписал, разрешающий свободное передвижение, часть своего поместья переуступил. Я всех подробностей не знаю, но знаю только, что решила она от земли прибыль иметь побольше, нежели супруг ей платил. Дом себе барынька поставила — скромный, не барский, зато свой, вместо управляющего стала платежи за землю получать. Думаю — очень удивлена была, когда узнала, что денег больше, чем раньше получала. Нет ведь таких управляющих, чтобы не крали у барина. А так-как покосы по ее документам в собственности супруга, косцов наняла, сено скосила, продать решила.

Мужики с косцами подрались, а потом вообще — спалили все сено и пригрозили, что и ее дом спалят. Так что, убежала барыня вместе с сыном в столицу.

— А что Микешин? — полюбопытствовал я.

— А что Микешин? — вздохнул Василий Яковлевич. — Да ничего. Мог бы в самом начале все безобразия пресечь, не допустить никакого поджога. Всего и нужно-то было на мужиков рявкнуть, власть применить. Потом со старостой поговорить. Если община межеванием недовольна — пусть жалобу подают. Есть у нас уездное по крестьянским делам присутствие, оно межевые споры решает. Не первый же такой спор. А тут и сено спалили, и женщину с ребенком испугали. А если бы и на самом деле барыньку убили? Это что, из-за какого-то урядника в моем уезде крестьянский бунт? А Микешин мне даже не доложил. У торговцев узнал, свое расследование провел. Наверняка кто-то из его новых родственников тоже чужое сено жег. Вот, он своих покрывает.

— Василий Яковлевич, а если бы и на самом деле бунт случился? Что станет делать полиция?

— Бунт… — призадумался на секунду Абрютин. — Ежели мужички собрались, да орут — это еще не бунт. Я бы им даже орать не мешал — пусть себе проорутся. Но коли бы крестьяне за топоры схватились, за вилы, я бы своих городовых на них не повел. Даже если одна деревня поднимется — это мужиков двадцать, не меньше, а я, при надобности, больше десяти человек не соберу. А даже и соберу — что толку? В любой деревне отставные солдаты есть, которые в воинском деле понимают. Мятежники в чистое поле не пойдут, в деревне засядут, в первую очередь подходы и подъезды к ней перекрывают. Можно баррикаду поставить, завал из бревен. Ну да много что можно придумать! У нас с моим помощником да с Ухтомским по револьверу имеется, у полицейских однозарядные пистолеты, да палаши — колбасу резать. Я со своими городовыми и с конной страже завалы штурмовать не стану, а сразу телеграмму в Новгород отобью. Пришлют роту солдат, да пару орудий. Два или три залпа — завалы расчистят, потом солдаты войдут. Кто оружие сразу не выкинет — тех постреляют. А потом уже и мы с полицией войдем. Зачинщиков заберем, в уезд привезем. А дальше уже ваша работа — станете доискиваться, из-за чего бунт поднялся, кто виноват.

— Когда поедем? — спросил я.

— Сколько на сборы нужно?

— Так одного дня хватит, — ответил я. — Мне надо Лентовского в известность поставить, а что с собой брать — подумаю. Думаю, что если в чужие места поедем, запас еды взять невредно.

— Тут вы правы. Провизию лучше с собой брать, — согласился Абрютин. — Вы еще полушубок возьмите, шапку. Если валенки есть — тоже берите. Если нет — можно у кого-нибудь взять.

— Есть у меня валенки, — повеселел я. — Спасибо матушке — и валенки, и все прочее.

— Нужно еще Федышинского взять, а господин доктор любит во фрондера поиграть, придется поуговаривать малость, — усмехнулся Абрютин.

Дипломат у нас господин исправник. И доктору приятно будет, что уговаривают. А ведь все равно бы поехал, куда он денется?

— Револьвер брать? — деловито поинтересовался я.

— А зачем он вам? — удивился исправник.

— Ну как же, зачем? Сами меня напугали — черт те что творится в Пачевской волости, раскольники дикие бегают, мужики барское сено жгут!

— Если хотите — возьмите. Но думаю, он вам не понадобится. Ваше дело следствие проводить, а наше — вас охранять. Но лучше мы через неделю выедем. Масленичная неделя начнется, нельзя Череповец без исправника да без городовых оставлять. Вот, отгуляем, блинов поедим, а в Великий пост и поедем.

[1] Автор, в отличие от ГГ должен знать, откуда берутся данные. См.: Билл Брайсон. Краткая история быта и частной жизни. Для информации — в США ежегодно погибает при падении с лестниц около 12 тысяч человек. Чаще всего страдают пожилые люди старше 65 лет, а еще холостые и разведенные мужчины, женатые реже. Дети падают еще чаще, но почти без последствий.

[2] Считается, что основателем этого направления был беглый стрелец по имени Филипп.

Глава восьмая

Проводы русской зимы

Суббота. Вечер. Плохо, что Леночка еще не вернулась. Но хорошо, что на службу завтра не нужно.

— Иван Александрович, ну, пожалуйста, еще чуток расскажите, — канючила Нюшка.

Я сидел, разморенный блинами, которых слопал неимоверное количество. И со сметаной, и с медом, и со сливочным маслом. И просто так, без ничего. А блины маленькая кухарка пекла классные. Не хуже, чем Наталья Никифоровна, а может, они получались даже вкуснее.

Масленичная неделя расписана по дням, но одно общее — лопаем блины! Скоро на эти блины глаза не станут смотреть, но все равно — продолжаем лопать. А в суде, вроде бы, официально никто неприсутственных дней не объявлял, но вся работа сама собой свелась на нет. Какая работа, если в понедельник в Окружную тюрьму идут родственники с блинами? И во вторник идут. И в среду. И во все остальные дни. Мировые судьи уже