кружки. Они стояли перевернутыми на полке. Сердце набирало обороты, грудь внутри разрывало от осознания, но верить в то, что ее хотел убить молодой лорд, ведьмочка не могла. Резко повернувшись, Вириди посмотрела на пол возле кровати – отшатнулась. На том месте, где ее вчера вырвало, на полу лежала черная слизь.

– Нет, – прошептала она.

Шатаясь, не обращая внимания, на бегущие по ногам ручейки крови, подошла к полке с кореньями и мазями. Трясущейся рукой схватила короб на верхней полке, откинув крышку, взяла горсть белого порошка, подошла к кровати, бросила на черную слизь.

И тут же закрыла рот ладонью, прерывая вырвавшийся из горла отчаянный крик.

Слизь зашипела, зашевелилась, словно живая, вспыхнула, объятая пламенем стала гореть, выделяя едкий запах болотной гнили. Только одно существо оставляет после себя подобную слизь – болотная тварь, Кува из разлома. Выживших людей после встречи с ней единицы. Вириди смотрела, как последние всполохи огня пожирали слизь, вздрогнула, когда огонь напоследок вспыхнул и погас.

Ведьма посмотрела потухшим взглядом на посиневшее тельце дочери. – Он хотел нас с тобой убить. За что? Понимание пришло мгновенно, Вириди присела на край кровати, вновь взяла дочь на руки, прижала к себе, защищая, согревая своим теплом тела, смотря пустым взглядом на пол.

«Как он узнал? Никто кроме Ланды не знал, что я беременна…но она никогда бы не предала. Сразу надо было прогнать молодого лорда, одни беды от богатых. Испугались, что их род с ведьминским породнится. Так мы с моей доченькой ни на что не претендовали. – Правда, моя хорошая, – Вириди, погладила холодную крохотную голову дочери. Нам от них ничего не надо было. Пришел, словно почувствовал, что уехать собралась…а может, и об этом узнал? Брал меня, когда хотел, словно вещь, а что я могу противопоставить его родовой магии грифона? Сильный род, мою силу давил, не давал сопротивляться. Можно было б отворот сделать, но за любое воздействие на лордов можно и головы лишиться. Ты боялась головы лишиться, а они ничего не боялись – убить тебя решили. Расследовать смерть ведьмы никто не стал бы, земля и лес сиятельных лордов. А, что на ней происходит, никому не докладывают. Кто этих ведьм считал, одной больше, одной меньше. Только как я не почувствовала слизь Кувы? От нее же гнилью за версту несет? Неужели ведьма заговор на имя сделала? Так никогда еще ведьма против ведьмы не шла. Видно, нашлась такая, пошла против рода ведьм. Думала, доченьку мою вытравит из утробы, меня убьет, и дела ее гнилые вместе со мной в лета канут. Только просчитались вы все, не учли светлую душу моей кровиночки, спасшей меня у грани. Я отомщу за тебя, моя красавица…прокляну весь их род…мне уже все равно. Детей у меня больше не будет, выжгла черная слизь все нутро».

Вириди встала, заботливо положила дочь на кровать, запричитала с любовью в голосе.

– Положу тебя моя кровиночка на самую пуховую перину, чтоб спалось тебе мягко и беззаботно, чтоб не мерзли твои косточки в лютые холода и морозы. Укутаю я тебя в дорогие шелка и теплые шали, будешь спать ты вечным сном в сырой земле в тепле и покое.

Взяв небольшой туесок из бересты, Вириди открыла крышку, выложила из него травы, взяла свою подушку, разорвала наперник, высыпала пух толстым слоем в туесок.

Прошла к сундуку, стоящему у двери, открыла, с безразличием стала выкидывать вещи, дойдя до дна, взяла куль. Вернулась к кровати, развернула сверток, не обращая внимания на льющиеся без остановки слезы. Платье, подаренное Арондом, было надето всего один раз, хранила она его подальше от чужих глаз. Приложив платье к лицу, Вириди закрыла глаза, вдыхая запах мага-огневика, вдыхая маленький кусочек былого девичьего счастья. «Будешь ты, моя красавица окутана любовью, заботой, лаской». Тяжко вздохнув ведьмочка, положила платье на кровать, взяв серое безжизненное тело дочери, поднесла к губам, поцеловала, задержав ненадолго у своего лица, прошептала трясущимися губами. – Прости меня моя кровиночка, прости, что не сберегла тебя, прости свою глупую маму. Отстранила дочь от лица, положила на середину юбки платья, стала бережно закутывать. Сверток получился небольшим, прижав его к своей груди, ее плечи задергались в рыданиях. Отдавшись на волю бушевавшей в душе боли, она оплакивала слезами долю своей нерожденной дочери. Нарыдавшись до бессилия, Вириди бережно положила сверток в туесок, закрыла крышкой. Подхватив берестяной короб, шатаясь, пошла к двери.

Выйдя на крыльцо, ведьмочка окинула мертвым потухшим взглядом местность вокруг. Ветер раскачивал верхушки голых деревьев, пожухлая трава, припавшая к земле, пахла прелостью и сыростью.

Нерешительно спустившись со ступенек, Вириди пошла босыми ногами по вытоптанной дорожке, не замечая холода. Тропинка завела ее в лесную чащу. Свернув у поваленной березы, она прошла немного и вышла на поляну, всю покрытую низкорослыми кустиками, усыпанной спелой, красной ягодой.

– Вот и выбрались мы с тобой доченька по ягоды, только не познаешь ты сладко-кислый вкус риски. Не сморщится твое личико от терпкости ягоды, не побегут твои ноженьки по лесным тропинкам, не услышит лес твой звонкий смех.

Вириди прошла на середину поляны поставила туесок рядом с собой, вонзила пальцы в землю и стала рыть могилу для доченьки, продолжая причитать: ты матушка-земля не обижай мою доченьку, будь ей пуховой периной, оберегай ее сон от лесного зверя. Пожалей мою маленькую доченьку, ей не пришлось увидеть света белого и ночей черных. Никогда ее глазки не откроются, не посмотрят на мир вокруг. Не познают ее губы мужского поцелуя, не забурлит в ее жилах ведьминская сила. Свою маленькую, крохотную силу и ту мне отдала. Чтоб жила ее непутевая мамка и смогла похоронить свою кровиночку, оплакать горькими горючими слезами.

Ногти на руках Вириди были содраны до крови. Кровь стекала тонкими струйками по ее ногам. Холодный ветер продувал насквозь старенькое платье из тонкого сукна, надетого на ней. Ступни ног давно онемели от холода, только что телесный холод по сравнению с душевным холодом который завладел каждой частичкой ее тела.

Окинув взглядом вырытую ямку, Вириди взяла туесок, прижала к сердцу в последний раз, прощаясь навсегда со своей нерожденной кровиночкой, провожая ее в последний путь. Положив в углубление, стала медленно засыпать землей, смотря, как постепенно исчезает под комьями земли самодельный гробик дочери. Сделав небольшой бугорок, Вириди упала на него, обняв руками. Ее плечи зашлись в рыданиях, из горла вырывался нечеловеческий голос, пропитанный болью и тоской.

Долго пролежала Вириди на холмике земли, стала замерзать проваливаться