указывали на то, что Геннадий пытался скрыть свои действия даже от своих покровителей. Например, он подсказал следствию и СМИ детали, которые создавали впечатление, что Геннадий самостоятельно вел дела через офшорные счета, не информируя никого из своих партнёров. Это создавало иллюзию, что он использовал связи только для личного обогащения, и никто в министерствах не хотел быть ассоциированным с подобным делом.

Влияние Геннадия также пошатнулось, потому что его отношения с покровителями строились на взаимной выгоде и доверии. Скандал нарушил этот баланс. Те, кто мог бы ему помочь, не захотели рисковать своей карьерой и репутацией, так как опасались, что вмешательство только усугубит положение и привлечет внимание к их собственным незаконным делам. Виктор умело расставил ловушку, чтобы любой, кто попытался бы вмешаться, оказался под угрозой разоблачения. Геннадий оказался в положении изгоя, и его бывшие союзники решили, что безопаснее держаться от него подальше, пока скандал не утихнет.

Я знал, что деньги уже на моих счетах, что ловушка захлопнулась. Теперь уже ничего нельзя было исправить. Я смотрел, как лицо Геннадия Павловича менялось на экране — от уверенности к растерянности, от растерянности к отчаянию. Чувствовал ли я удовольствие? Скорее облегчение. Он был умным человеком, но даже самые умные могут стать жертвами своих желаний. И я просто помог ему сделать этот последний шаг.

Он понимал, что сжег все мосты, и теперь пути назад нет. Его телефон разрывался от звонков и сообщений. Журналисты, коллеги, даже некоторые политики – все хотели знать его мнение о случившемся.

Он тщательно выбирал свои слова, выражая шок и разочарование действиями Геннадия Павловича, но при этом призывая к осторожности в выводах до окончания расследования. Эта взвешенная позиция должна была укрепить его репутацию рассудительного и честного человека.

Вечером того же дня Виктор получил сообщение от Геннадия Павловича:

"Виктор Александрович, нам нужно срочно встретиться. Я в отчаянии. Помогите мне, прошу вас!"

Виктор долго смотрел на экран телефона, прежде чем ответить. Он знал, что эта встреча будет тяжелой, но необходимой для завершения его плана.

Они встретились в том же ресторане, где несколько недель назад обсуждали "проект века".

Я видел его издалека, он выглядел так, словно был не в своей тарелке. Его обычно уверенная осанка пропала, и я знал, что сейчас он сломлен. Но я должен был убедиться, что он полностью поймёт, что у него нет другого выбора, кроме как подчиниться моей воле. Всё, что я скажу, должно было звучать правдоподобно и не оставлять места для сомнений. Я сел напротив него и смотрел, как его руки дрожат. В его глазах мелькали страх и мольба, но он был готов слушать. Это был мой момент, и я не собирался его упускать.

Но теперь атмосфера была совершенно иной. Геннадий Павлович выглядел измотанным, его обычно ухоженный вид сменился помятым костюмом и неряшливой щетиной.

"Виктор Александрович, что происходит? Как это могло случиться?" – начал Геннадий Павлович, как только они сели за стол.

Виктор изобразил глубокую озабоченность. "Геннадий Павлович, я сам в шоке от всего этого. Как такое могло произойти? Неужели нас всех обманули?"

Депутат нервно оглянулся по сторонам, словно ожидая, что в любой момент за ним придут. "Виктор, вы должны мне помочь. У вас есть связи, вы можете объяснить, что это ошибка, недоразумение..."

Виктор покачал головой. "Боюсь, ситуация очень серьезная. Информация о ваших офшорных счетах уже в руках следствия. Это выглядит... не очень хорошо".

Геннадий Павлович побледнел. "Но... но эти деньги были для проекта! Для блага страны! Вы же знаете это!"

"Я знаю, Геннадий Павлович. Но боюсь, что другие могут интерпретировать это иначе. Особенно учитывая ваше положение и влияние", – Виктор говорил мягко, но каждое его слово било точно в цель.

Депутат обхватил голову руками. "Что мне делать, Виктор? Я не могу потерять всё. Моя семья, моя репутация..."

Виктор сделал паузу, словно обдумывая что-то. Затем наклонился ближе и заговорил тихим, но уверенным голосом:

"Есть один выход, Геннадий Павлович. Но он потребует от вас большой жертвы".

Глаза депутата загорелись надеждой. "Всё что угодно, Виктор. Я готов на всё".

"Вам нужно взять всю вину на себя", – сказал Виктор. "Признаться, что вы действовали в одиночку, без ведома других участников проекта. Скажите, что поддались искушению легких денег, что совершили ошибку..."

Геннадий Павлович смотрел на него с недоверием. "Но... это же конец моей карьеры!"

"Да, вашей политической карьере придет конец", – согласился Виктор. "Но подумайте о своей семье. Если вы возьмете вину на себя, есть шанс, что следствие не будет копать глубже. Ваша жена и дети смогут сохранить хотя бы часть вашего состояния и репутации".

Виктор видел, как в глазах Геннадия Павловича борются отчаяние и надежда. Он знал, что нанес решающий удар.

"Вы... вы правы, Виктор", – наконец произнес депутат упавшим голосом. "У меня нет выбора. Я должен защитить свою семью".

Виктор положил руку на плечо Геннадия Павловича в жесте поддержки. "Вы принимаете правильное решение. Я сделаю всё возможное, чтобы помочь вам и вашей семье пережить этот кризис".

Покидая ресторан, Виктор чувствовал смесь триумфа и горечи.

Я достиг цели, но почему-то это не приносило мне того удовлетворения, которого я ожидал. Меня всегда учили, что слабость — это роскошь, которую мы не можем себе позволить. И я отточил своё умение отбрасывать эмоции, как лишний багаж. Но почему же сейчас я чувствую тяжесть? Это просто остатки былых слабостей, которых нужно было избавиться. Я напомнил себе, что цена всегда высока, но цель оправдывает средства. Ведь именно так я строю