Шрифт:
Закладка:
Устав торжествовал. Как был бы счастлив ученик Менальк жить под ферулой[17] господина Вио, в этом образцовом сарландском коллеже.
Один я был темным пятном на фоне этой очаровательной картины. Класс мой плохо успевал. Ужасные «средние» вернулись со своих гор еще более безобразными, более грубыми и более жестокими, чем когда-либо. Я тоже ожесточился: болезнь сделала меня нервным и раздражительным, и я не мог ни к чему относиться спокойно. Слишком мягкий в прошлом году, я был слишком строг в текущем… Я думал таким образом обуздать злых мальчишек и за каждую провинность наказывал весь класс добавочными работами или оставлял без отпуска.
Эта система не привела ни к чему. Мои наказания, оттого, что я ими злоупотреблял, обесценивались и вскоре пали так же низко, как ассигнаты IV года[18]. Однажды я совершенно растерялся. Весь класс взбунтовался, а у меня больше не было боевых запасов, чтобы дать отпор мятежникам. Я как сейчас вижу себя на кафедре, сражающимся, как бешеный, среди криков, плача, хрюканья, свиста. «Вон!.. Кукуреку! ксс!.. ксс!.. Долой тиранов!.. Это несправедливо!..» В воздухе мелькали чернильницы, комки жеваной бумаги расплющивались на моем пюпитре, и все эти маленькие чудовища, под предлогом разных требований, облепили мою кафедру и выли, как настоящие макаки.
Иногда, доведенный до полного отчаяния, я призывал на помощь господина Вио. Подумайте, какое унижение!.. Со Дня святого Теофиля человек с ключами был со мной очень холоден, и я чувствовал, что мои мучения его радовали… Всякий раз, когда он неожиданно с ключами в руках входил в класс, его появление действовало подобно камню, брошенному в пруд, полный лягушек: в мгновение ока все оказывались на своих местах, уткнув носы в книги. Водворялась такая тишина, что можно было слышать, как пролетала муха. Господин Вио ходил несколько минут взад и вперед по классу, позвякивая ключами, среди наступившей тишины, и затем, бросив на меня насмешливый взгляд, уходил, не сказав ни слова.
Я был очень несчастлив. Мои коллеги, классные надзиратели, смеялись надо мной; директор, когда я с ним встречался, был со мной нелюбезен: без сомнения, здесь не обошлось без влияния Вио… А тут еще история с Букуараном, которая меня совсем доконала.
Ах, эта история! Я уверен, что она попала в летописи коллежа и что жители Сарланда еще и сейчас о ней говорят… Со своей стороны я тоже хочу рассказать об этом случае. Настало время поведать обществу всю правду.
Пятнадцать лет; большие ноги, большие глаза, большие руки, низкий лоб и манеры батрака – таков был маркиз де Букуаран, гроза двора «средних», единственный представитель севенской знати в Сарландском коллеже. Директор очень дорожил этим учеником ввиду аристократического лоска, придаваемого заведению его именем. В коллеже его не называли иначе как «маркизом». Все его боялись, и я сам невольно поддавался общему настроению и говорил с ним всегда очень сдержанно.
Некоторое время мы были с ним в довольно сносных отношениях. Правда, маркиз позволял себе иногда дерзко смотреть на меня и отвечать мне вызывающим тоном, напоминавшим старый режим, но я делал вид, что не замечаю этого, чувствуя, что имею дело с сильным противником.
Но один раз этот бездельник позволил себе при всем классе так нагло возразить мне, что терпение мое лопнуло.
– Господин Букуаран, – сказал я, стараясь сохранить хладнокровие, – возьмите свои книги и выйдите из класса.
Это приказание поразило негодяя своей неслыханной строгостью. Он был ошеломлен и, не двигаясь с места, смотрел на меня, вытаращив глаза.
Я почувствовал, что ввязываюсь в скверную историю, но я зашел уже слишком далеко, чтобы отступать.
– Вон отсюда, господин Букуаран! – повторил я. Ученики ждали, затаив дыхание… Впервые за все время в моем классе было тихо.
На мое вторичное приказание маркиз, уже пришедший в себя от изумления, ответил мне, – и надо было слышать, каким тоном:
– Я не выйду!
По всему классу пронесся шепот восхищения. Я встал с места, возмущенный.
– Так вы не выйдете? Ну, это мы еще посмотрим!.. – И я сошел с кафедры…
Бог мне свидетель, что в эту минуту я был далек от мысли о каком бы то ни было насилии. Мне хотелось только показать ему, что я умею быть твердым. Но, увидав, что я схожу с кафедры, он начал так презрительно смеяться, что я невольно сделал движение, чтобы схватить его за шиворот и стащить со скамейки…
Но как только я поднял руку, негодяй нанес мне страшный удар выше локтя громадной железной линейкой, спрятанной у него под курткой. Я вскрикнул от боли.
Весь класс захлопал в ладоши.
– Браво, маркиз! Браво!
Тут уж я совершенно потерял голову. Одним прыжком я очутился на столе, другим – на маркизе, и, схватив его за горло и пустив в дело ноги, кулаки и зубы, я стащил его с места и с такой силой вышвырнул из класса, что он докатился чуть не до середины двора… Все это было делом одной секунды… Я никогда не предполагал в себе такой силы.
Ученики оцепенели. Они больше уже не кричали: «Браво, маркиз!» Они боялись. Букуаран, самый сильный в классе, был усмирен этим тщедушным воспитателем, «пешкой»! Неслыханная вещь!.. Мой авторитет в классе поднялся настолько же, насколько упало обаяние маркиза.
Когда я снова взошел на кафедру, бледный и дрожащий от волнения, все головы поспешно склонились над пюпитрами. Класс был усмирен. Но что подумают директор и господин Вио обо всей этой истории!.. Как! Я осмелился поднять руку на ученика! На маркиза Букуарана! На самого знатного ученика во всем коллеже! Без сомнения, меня выгонят из коллежа.
Эти размышления – немного запоздалые – омрачили мое торжество. Настал мой черед бояться. Я говорил себе: «Наверно, маркиз пошел жаловаться» – и с минуты на
