— Присаживайся, — указал она на деревянную скамью, устроенную вдоль одной из стен, когда мы вошли в, как я понял, ризницу.

Здесь почти по центру стоял стол, на котором неаккуратно были навалены книги, кресты, чаши и какие-то флаконы. Напротив меня, в стене, была ниша с перекладиной, и там висело единственное одеяние, почти такое, какое я привык видеть у католических священников и в наше время. Чёрное платье, белая накидка с широкими рукавами и синяя с золотым шитьём роба.

— А где вы живёте, отец? — спросил я у отца Калеба.

— За церковью есть небольшой дом, — ответил он, разгребая завал, почти сразу за этим произнёс: — Вот оно! — и показал мне небольшую книжицу — страниц в двадцать толщиной, больше похожую на привычную мне школьную тетрадь, но в кожаном переплёте.

Я недоуменно приподнял бровь, показывая, что не понимаю, и отец Калеб сел рядом со мной.

— Смотрите, Алекс, это история нашего аббатства.

— Такая небольшая?

— Ну, до аббата Этельверда был аббат, Ромуальд, до него ещё четверо. — Он посмотрел на белёный в серых потёках потолок, словно там было описано то, что только что мне рассказал.

— И что мне это должно дать?

— Понимаете, я не считаю, что вы мне солгали, как не могу и считать, что это правда. Всё вокруг нас — промысел Господа нашего. Но есть легенда о месте, на котором построили аббатство, и есть причина, по которой приехал сюда именно аббат Этельверд, сменив аббата Ромуальда.

— Какие?

Я подобрался: все легенды, которые я слышал в последнее время, каким-то образом — напрямую или косвенно — касались камня, который сейчас висел на моей шее на тонком телесного цвета шнурке. А ещё касались Ху. И если он меня сюда отправил, не может ли случиться так, что и здесь этот камень проявится?

— Если верить людям, которые жили тут до появления церкви, на том самом месте, где сейчас стоит собор аббатства, было место поклонения.

— Место силы?

— Можно и так сказать. Туда шли, чтобы получить исцеление, загадать желание, решить вопрос. И, говорят, всё происходило. Иногда даже не самое хорошее. Потом пришли королевские войска, а с ними — церковники. Они разогнали всех и заложили на том месте собор, чтобы люди забыли о том, что было там до этого. Аббатство строилось долго. Эта церковь уже стояла, а там до сих пор укладывали камни…

Отец Калеб замолчал, и я взял у него тетрадь. Записи в ней были сделаны от руки, аккуратным разборчивым почерком, так что понять происходившее здесь в последние пару веков труда не составило. Именно столько стояло на этом месте аббатство.

«И стоял у истока человек. И был он мудр и силён не по-человечески. И знал он слово бессмертия, но не использовал его. И висел на его груди камень. И поклонялись все ему. И жила душа в нём, как в саду Господнем…»

— Отец, а что это за человек? — спросил я, оторвавшись от чтения и глядя на отца Калеба, который откинулся спиной на стену и словно бы дремал.

— Человек? — он открыл глаза и непонимающе посмотрел на меня.

— Да, вот этот, с камнем, — показал я на страницу, на которой довольно схематично был нарисован мужчина в балахоне, поверх которого на груди человека висел камень.

— А. Это местный… — отец Калеб запнулся, словно бы вспоминая, поморщился и закончил: — друид. Точнее, тут они их так не называли, я даже сейчас не вспомню, как. Друиды были на севере, в Ирландии.

— И что с ним стало? Здесь об этом нет ни слова.

— Его увезли. Говорят, тогдашний пэр, который курировал строительство аббатства от короля, хотел узнать тайну бессмертия.

Я ещё раз посмотрел на изображение человека в тетради.

— Так что там со сменой аббатов? Вы говорили, что есть причина, по которой здесь появился Этельверд.

— Когда он приехал сюда, был болен. Говорили, что смертельно. Я сам общался с ним тогда и могу сказать, что слухи вряд ли врали. Прошло уже почти десять лет, а он жив. Шушукаются, что это благодаря тому самому источнику. Но я считаю, что это благодаря обращению к вере.

— Подождите, а разве он, будучи священным лицом, не верил?

— Он не был им. Его назначили аббатом, посвятив в сан перед тем, как приехал сюда.

— А разве так можно?

— Можно. Кстати, — отец Калеб встрепенулся, — а завтра ведь должен прибыть потомок того пэра. Томас Батлер Арто. Вполне возможно, семья решила, что он сможет стать следующим аббатом.

— Арто?

Мне показалось, отец Калеб решил, что я удивился французской части в фамилии, в действительности же причина была другая: это была и моя фамилия. Та, которую я использовал, работая в Европе. Знак? Или я просто пытаюсь подтянуть случайные совпадения к своим выводам?

— Его мать французских корней. А сын младший в семье, да и почти всю жизнь провёл у родителей матери.

— А вам откуда это известно?

— Как бы то ни было, я общаюсь с послушниками из аббатства.

Я кивнул.

— Но если его отец — пэр, зачем ему отправлять своего сына, пусть и младшего, в вашу… — я чуть не сказал «глухомань», но вовремя себя одёрнул, — провинцию?

— Так делают многие.

— Будет обучаться? Или во Франции он уже получил всё необходимое?

— Он уже давно не мальчик, чтобы учиться.

— Даже так? А сколько ему лет-то тогда?

— Сорок.

— Когда вы сказали «младший», я подумал, что он совсем мальчишка.

Отец Калеб рассмеялся.

— Я бы на вашем месте, возможно, тоже так подумал.

— Тогда…

Я не успел договорить, раздался стук в дверь ризницы и с той её стороны послышался чуть надтреснутый, сразу слышно, что принадлежащий очень пожилой женщине голос:

— Отец Калеб, вы здесь?

— Ой! Время-то идёт! Засиделись мы с вами, Алекс. — Он поднялся, крикнул в сторону двери: — Я сейчас подойду, сестра Лорен, — и посмотрел на меня: — Не делайте глупостей, Александр, и пусть вас хранит Господь, — после чего перекрестил меня и перекрестился сам.

— Спасибо, — я наклонил голову, показывая, что благодарен ему, положил тетрадь на стол и вышел из ризницы.