— Вы используете своих людей в качестве приманки, — медленно выговорил Габриэль. Руководство «Новых Патриотов» лишь сообщило каждому отряду о его роли. До этого момента он не знал всего плана. — Вы отвлекаете их битвой, которую, заранее, готовы проиграть.

— Мы должны использовать их гордость и высокомерие против них самих. Они не будут действовать так расчетливо и подготовлено, если посчитают что противник не организован и глуп. Рассматривай это как игру в шахматы с самыми высокими ставками в истории. Мы должны пойти на жертвы, чтобы выиграть партию.

Габриэль уставился на нее. Он не находил слов.

— Это…

— Блестяще?

— Ужасно!

— Принимается, — согласилась Клео. — Ты знаешь, как победить в перестрелке или рукопашной схватке, Габриэль. Но военное искусство — прекрасная вещь.

— Это жестокая вещь.

Она лишь пожала плечами.

— Жестокость может быть красивой.

— Только ты могла такое сказать.

Клео улыбнулась так, словно он сделал ей комплимент.

Габриэль покачал головой.

— Должен быть другой способ. Тот, который не предполагает массового истребления твоих собственных людей.

— Это единственный доступный вариант! — Она уставилась на него, оскалив зубы. Неугасимый огонь ярости наполнял ее темные глаза. В традиционном смысле Клео нельзя было назвать красивой. Но она притягивала взгляд своей силой и свирепостью, а ее жесткая воля внушала ему одновременно и ужас, и благоговение.

Габриэль и сам чувствовал то же самое. Он знал эту ярость. Эту горечь и ненависть. Он знал этот путь. Путь, ведущий только во тьму.

— Ты ошибаешься.

Клео пожала плечами, снова уткнувшись в голопад, и, казалось, ни о чем не беспокоилась, но ее спина была напряжена, а пальцы вцепились в края панели.

— Тебе просто придется довериться мне.

— А если я этого не сделаю?

— Не переходи мне дорогу, Ривера, или ты пожалеешь об этом.

Габриэль краем глаза заметил движение. Он сделал выпад вправо и схватил Клео за запястье как раз в тот момент, когда она отбросила голопад и потянулась за ножом, пристегнутым к поясу. Он мрачно усмехнулся.

— Хорошая попытка. Я уже видел этот трюк раньше.

Она нахмурилась.

— Отпусти меня.

— Трудно доверять тому, кто готов предать любого, вставшего у него на пути.

— Тогда не стой у меня на пути.

Габриэль усилил хватку, стиснув ее запястье.

Клео не дрогнула. Наоборот, выдержала его взгляд.

— Пока наши цели не пересекаются, тебе не о чем беспокоиться.

— А если они пересекутся?

Она покачала головой, ее взгляд стал острым.

— А сам как думаешь?

Клео перерезала бы ему горло не раздумывая. Но, по крайней мере, она не притворялась, что это не так.

Когда-то он был как Клео. Но он изменился. Она тоже могла стать другой. Клео могла избавиться от своей ненависти.

— Я думаю, тебе нужен друг.

Она сверкнула убийственной улыбкой.

— Друзья — это обуза.

— Нет, — твердо сказал Габриэль. — Люди, которых ты любишь, — это ценность. Они твоя сила, твоя власть, твое все.

Клео фыркнула, но за этим не чувствовалось настоящего отвращения.

— Ты говоришь, как твой брат.

— Возможно, — не стал спорить Габриэль. — Я пришел к выводу, что чаще всего Мика прав.

— Любовь — роскошь в нашем мире, — мрачно заявила Клео. — Роскошь, которую я не могу себе позволить. Не раньше, чем все получится. Убежище станет нашим, моя мать вылечится, мой брат будет в безопасности, а президент Слоан мертва. — Она отвернулась, уставившись в какую-то точку вдалеке. — Ты собираешься меня отпустить?

— А ты найдешь в себе силы сдержаться и не ударить меня ножом в припадке ребяческого гнева?

Ее губы скривились.

— Возможно.

Габриэль слегка ослабил хватку, но не отпустил Клео. Вместо этого он притянул ее руку ближе и поднял вверх рукав куртки, обнажив линии шрамов, покрывающих предплечье.

— Скажи, почему.

— Я уже говорила тебе…

— Ты ведешь учет из стыда или гордости?

Она сплюнула в грязь. Долгую секунду Клео не отвечала. Он уже подумал, что и не ответит. Но в итоге она резко рассмеялась.

— И то, и другое.

Клео все еще оставалась честной. И это ей нелегко давалось. Он видел, как сузились ее глаза, как плотно сжат рот. Может, у них все-таки есть какое-то взаимопонимание?

— Как насчет другой стороны? — Он указал подбородком на второе запястье, где ее смуглая кожа оставалась гладкой и неповрежденной. — Что делать с жизнями, которые ты спасла? Разве это не имеет значения?

Клео отпрянула. Габриэль ее отпустил.

— Сейчас важна только одна жизнь. Все остальное может сгореть в аду.

Габриэль вздохнул.

— Я знаю, ты так думаешь, но…

Она повернулась к нему лицом. Ее глаза сверкали от гнева.

— В чем бы ты ни пытался меня убедить, Ривера, в своем обращении к Богу или в чем-то еще, это не сработает. Ты хочешь, чтобы я сострадала тем людям в Убежище, но я не буду. Я не могу. И никогда не смогу. Они — враги.

— А дети, у которых нет выбора?

— Они вырастут такими же, как их родители. Они все жестокие, жадные, эгоистичные ублюдки — убийцы, которые не хотят пачкать свои руки. Но безразличие все равно делает их убийцами.

— Некоторые из них, да, омерзительные люди. Кому-то скормили ложь. Но кто-то совсем невиновен. Если мы убьем их всех, станем такими же злодеями, как и худшие из них.

— Если мы получим то, что хотим, так тому и быть.

— Нет, — твердо сказал Габриэль. — Раньше я в это верил, но теперь уже нет. Гнев почти уничтожил мою душу. Я сбился с пути, но люди, которых я любил, вернули меня. Они показали, что в этой жизни есть что-то большее, чем ненависть и возмездие. Должно быть что-то еще.

— Не для меня. — Она смахнула косы с лица и ткнула пальцем в обожженную часть лица. — Разве ты не понимаешь? Я такая, какая есть.

— Люди могут меняться.

Клео сжала руки в кулаки на коленях. В темноте ее глаза сверкали черным, как оникс, светом.

— Не я.

Глава 12

Амелия

Два охранника и четыре бронированных дрона оставались за дверью апартаментов Амелии, якобы для защиты, хотя она до сих пор не видела в стенах Убежища ничего и никого, от кого ее нужно было бы защищать.

За исключением, возможно, самой госпожи президента.

Комната Амелии была изысканной, прекрасно декорированной и благоухала лавандой. Современная мебель сочетала в себе мягкие ткани и оттенки графита. Бот бытовой службы незаметно завис у двери, сложив гуманоидные руки в ожидании указаний. Сквозь открытые французские двери, ведущие на собственную застекленную террасу, виднелось усыпанное звездами ночное небо.

Терраса стала самым любимым местом Амелии во всем