Шрифт:
Закладка:
– Нет. Э-э… не нужно, спасибо. – Я вздрогнул. Боль ощущалась в каждой клеточке тела, но, по иронии судьбы, мигрени не было. Невероятно.
– Вас ограбили? – предположила женщина. – Нужно вызвать полицию. И врача.
Я замахал руками.
– Не стоит. Ни полиции, ни врачей. Я просто хочу вернуться в отель. Каким-то образом… Где я сейчас?
– Неподалеку от «Графики». В Амстердам-Норд.
Насколько я помнил, Амстердам-Норд находился на другой стороне реки. Промышленный район и, в отличие от центра города, не столь дружелюбный к туристам. «Ха. Точнее и не скажешь», – подумал я, осторожно прикасаясь к распухшей губе.
– Вы, случайно, не видите поблизости трость? Или сумку?
– Нет. Ничего нет.
Я кивнул, вдруг осознав, что это уже не важно. Больше ничто не имело значения. Я лишился всех устройств, помогающих мне в путешествии, и чувствовал себя полностью опустошенным. У меня не осталось даже сил мысленно извиниться перед Шарлоттой.
– Можете вызвать мне такси? – поинтересовался я. – У меня в отеле есть деньги…
– Не стоит, я на машине. Я отвезу. – Рядом послышалось какое-то движение. – Кстати, меня зовут Марит.
– Да, прости. Я Ной, – вяло отозвался я. – Спасибо за предложение, но разве тебе не нужно на работу?
– Пока нет. Сейчас около шести утра. Я всегда приезжаю очень рано, так что время есть.
– Да, у меня тоже, – пробормотал я.
Мое путешествие подошло к концу. И времени теперь было в избытке.
Мне пришлось сложиться пополам, чтобы влезть в крошечную машину Марит. А эта женщина к тому же водила как ненормальная. Ну, или мне так казалось из-за боли во всем теле.
Сперва мы ехали молча, но я почти физически ощущал исходящее от нее любопытство.
– Знаешь, когда я спросила твое имя, – наконец заговорила она, – то по-глупому надеялась, что ты представишься Мэттом Мердоком.
– Кем?
Она смущенно рассмеялась.
– Мэтт Мердок по прозвищу Сорвиголова, герой комикса.
– Никогда о нем не слышал.
– О, это потрясающая история. Он слеп, как и ты, но борется с преступностью в Нью-Йорке.
– Каким образом, если он слепой?
– Он лишился зрения из-за радиоактивных химикатов, зато все его чувства невероятно обострились.
– Повезло.
– Так вот, когда я увидела тебя на парковке, слепого и избитого, как после стычки со злодеями, тут же подумала о Сорвиголове. – Она закашлялась. – Знаю, это глупо. Я просто очень люблю комиксы. Ярая фанатка, как говорят у вас в Америке.
– Это твоя работа? Рисовать комиксы? – Меня совершенно не волновал ответ, но разговор с Марит отвлекал от мыслей о вчерашнем вечере. О том, что ждет меня впереди.
– О нет. Я художник-график, но не занимаюсь комиксами. Хотя мне бы хотелось!
Я что-то хрюкнул. Вполне сошло бы за приличный ответ, находись мы среди свиней.
– Хочешь рассказать, что случилось? – через минуту спросила она.
– Не особо.
– Ладно, – мягко согласилась Марит. – Ты не обязан.
– Спасибо.
Я прислонился головой к прохладному оконному стеклу. По другую сторону от него проносился Амстердам, скрытый застлавшей мои глаза непроницаемой чернотой. Меня тошнило от этого, черт возьми, но я понимал, что так будет всегда. Однажды Харлан процитировал мне Джона Мильтона[32]. Он сказал, что быть слепым не страшно, гораздо хуже не выносить собственной слепоты.
Да уж, Мильтон знал, о чем говорит.
Я услышал визг шин, после чего машина остановилась.
– Приехали, – объявила Марит. – Я припаркуюсь и провожу тебя в номер.
– Не нужно.
– У тебя нет трости. А лицо… э-э…
Я дотронулся до разбитого носа.
– Все настолько плохо?
– Ну, не очень хорошо.
Марит отвела меня в номер. Я тут же направился к кровати и лег на спину. Ребра болели, живот ныл, как будто я сделал тысячу упражнений на пресс.
Я слышал, как Марит что-то ищет в ванной.
– Тебе необязательно оставаться, – сказал.
– Знаю, но я не могу уйти, – отозвалась она. – Мама говорит, что из всех ее детей я самая аккуратная. Учителя тоже так считали. Я никогда не могла пройти мимо беспорядка. А тебя сейчас явно нужно подлечить. – Она придвинула к кровати стул. – Возможно, будет жечь. – Затем она промокнула порезы и синяки на лице. Я вздрогнул. – Что-нибудь сломано? Нос вроде цел. Чудом, не иначе. А ребра?
– Чертовски болят.
– Сделай глубокий вдох.
– Еще больнее.
– Есть внезапная, острая боль?
– Нет.
– Хорошо. – Она промокнула порез над правым глазом. – Ха! Я как Клэр! Это медсестра, которая латает Сорвиголову после его драк.
– Значит, этот парень часто проигрывает? – фыркнул я. – Тот еще герой.
– Обычно он выигрывает, – возразила Марит и, судя по скрипу, откинулась на спинку стула. – Просто сперва позволяет себя побить. От этого победа только слаще. – Она немного помолчала, а потом спросила делано веселым тоном: – Скажи-ка, Ной, зачем ты приехал в Амстердам?
Я хрипло рассмеялся и тут же застонал от прострелившей в ребрах боли. Затем сдался и рассказал Марит сокращенную версию.
– Ты ведь понимаешь, что это безумие? – тихо заметила она.
– Было безумием, – поправил ее. – Теперь все кончено. Я остался без необходимых устройств и не смогу сориентироваться в следующем городе. Мне даже не попасть на сегодняшний концерт Шарлотты. С меня хватит.
– Ладно. – Марит коснулась моей руки. – Нужно кому-нибудь позвонить?
– Люсьену Карону, – ответил я. – Он будет волноваться. Вот только я не знаю его номера, остался в пропавшем телефоне.
Марит задала мне кучу вопросов, чтобы разыскать Люсьена, а потом села за стол и сделала с десяток телефонных звонков.
– Люсьен Карон? – наконец произнесла она. – Добрый день! Я звоню по просьбе Ноя Лейка. Да, минутку.
Я подошел к столу, и Марит усадила меня на стул, все еще хранивший тепло ее тела, и вложила трубку мне в руку.
– Ной? Ты в порядке? – тут же спросил Люсьен. В его голосе отчетливо слышалась боль. – Вчера вечером ты не написал. Я позвонил тебе, но в ответ услышал только непристойности и смех, а потом телефон отключили.
– Кажется, ты пообщался с моим приятелем Шуйлером, – сообщил я и, согнувшись над столом, обхватил голову руками.
– Я как раз звонил в авиакомпанию, чтобы отправиться на твои поиски. Что случилось?
Я пересказал ему события прошлого вечера, стараясь по возможности избавить его от подробностей.
– Мне так жаль, Ной. Я закажу тебе обратный билет на вечер. И машину до аэропорта.
Я почувствовал, что оцепенение, в котором пребывал последние несколько дней, начало потихоньку отступать. Отваливаться кусочек за кусочком. Возможно, дело было в голосе Люсьена или в сорвавшихся с чужих губ словах, что все кончено, но в груди вдруг мучительно заныло, как