Утро ожидаемо оказалось жарким, но не только для него. Переживал не он один, были и другие переживальщики.

Лечащий врач Шириновского, которого звали доктор Шварц, пошёл к главврачу предупредить и уточнить по его решению. Вчера он намеренно промолчал, с любопытством ожидая решения Альфреда Кона, и не напрасно. На утренней пятиминутке, в самом её конце, Шварц задал давно подготовленный вопрос:

— Герр Кон, вы постановили выписать сегодня моего подопечного из палаты номер 88 Августа фон Меркеля. Ваше решение по-прежнему в силе?

— Да, а что случилось?

— Дело в том, что у него ещё не сняты скобы и швы с черепа.

— Гм. А почему вы об этом умолчали?

— Я думал, что вы об этом знаете, ведь вы читали его медицинскую карту, которую вам дала фрау Марта. В ней всё чётко описано.

— Подождите, герр Шварц, вы сами мне сказали, что собираетесь его выписать через два дня!

— Через три, герр Кон. Как раз сегодня я планировал снять с него швы и, соответственно, два дня наблюдать его, после чего выписать, как почти выздоровевшего человека.

— Понятно, то есть вы сознательно ввели меня в заблуждение, герр Шварц?

— Нет, это произошло случайно.

— Но вы же промолчали, когда я принял решение, и не предупредили меня о том⁈

— Я думал, что вы знаете, и потом, я не могу никак влиять на ваше решение. Я сообщил о назревшей проблеме, принял все меры к её решению, но из-за истеричного поведения больного фон Меркеля был вынужден обратиться к вам, так как он захотел, чтобы его осмотрели именно Вы.

— Ясно. Снимайте швы и по состоянию больного принимайте решение сами. Если всё будет у него хорошо, то выписывайте, м-м-м, завтра с утра, если плохо, то дадим ему ещё сутки на восстановление, после чего выпишем всё равно. Я видел, что он хорошо себя чувствует, настоящий ариец!

Шварц кивнул, спрятав саркастическую улыбку. Всё же он добился своего. Так, незначительный укол, ради продвижения по карьерной лестнице. Его знакомая медсестра уже рассказала об этом случае своей знакомой медсестре. А та общается с женой доктора Фридриха Генера, что и руководил этой больницей. Ну, и герр Генер, соответственно, сделает выводы, и скорее всего, эти выводы не будут благоприятны для доктора Альфреда Кона. Пора бы уже очищать немецкие больницы от засилья евреев, пусть и женатых на немках. Додумав эту мысль, доктор Шварц, ответил доктору Кону:

— Да, удар по голове может приводить к самым разным последствиям, это зависит не от нас и даже не от него. Я понял вас, герр Кон, пойду готовить персонал к снятию скоб.

— Идите и не забудьте уведомить меня о результатах.

— Непременно, герр Кон, непременно.

И втайне злорадствующий доктор Шварц покинул кабинет главврача. Дойдя до своего отделения, он отдал необходимые указания и, вызвав фон Меркеля в специальный кабинет, приступил к работе.

Когда с Вольфовича сняли бинты, его рука непроизвольно метнулась к месту удара. И первое, что он нащупал, были металлические скобы, чем-то сильно смахивающие на скобы огромного степлера.

— Это что? — взвился Владимир Вольфович, ярко представив, как из выбритой проплешины на его голове торчат какие-то железяки.

— Скобы, — невозмутимо пояснил лечащий врач, беря в руки инструмент, весьма напоминающий обычные плоскогубцы. — Необходимо было скрепить осколки костей.

— Вы зачем из меня Франкенштейна сделали? У-ууу! Изверги! Садисты! Костоломы доморощенные!

— Ничего страшного, сейчас мы их извлечём.

Ловко подцепив одну из трёх скоб, врач резко за неё дёрнул. Шириновскому показалось, что его прошило разрядом тока.

— Не трогайте меня! — завопил он так истошно, что звуковой волной врача буквально откинуло в сторону, а две медсестры разбежались по углам.

— Да заткнись ты! — прошипел в голове Шириновского голос Маричева. — Что ты орёшь, как баба рожающая⁈

— Так больно же! — гавкнул на него Владимир Вольфович, с ужасом наблюдая за повторным приближением врача.

— Предлагаешь оставить? Очень удобно, даже цветочки можно втыкать. Правда, расчёска цепляться будет, — съязвил Маричев.

Врач, с опаской глядя на бешено вращающиеся глаза странного пациента, подошёл чуть ближе.

— Не дамся! А-аа! — вновь заполошно заорал Шириновский, но крик его резко оборвался.

— Не позорься! — рыкнул Маричев и, собрав все силы, всё же не удержался и долбанул по сознанию излишне экспрессивного подселенца, лишая того возможности управлять телом.

Получив внезапный ментальный удар, Шириновский даже обрадовался, безропотно уступая пальму первенства (и страданий) бывшему владельцу, но не забыл предупредить:

— Только на время!!!

Вторую скобу врач вытаскивал в патологической тишине. Было слышно, как в окно бьётся какая-то муха, а вдалеке рокочет проезжающая мимо машина.

— Ну, вот и всё… — произнёс доктор, с удивлением взирая на абсолютно спокойного пациента. Даже не верилось, что совсем недавно он едва ли не истерил.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил его Август Отто фон Меркель в ипостаси разведчика Маричева.

«И всё-таки без последствий не обошлось, — решил врач, наблюдая за столь резкой переменой настроения. — Надеюсь, шизофрения у него не разовьётся. Пойду доложу», — и тут пациент резко потерял сознание.

Очнулся Вольфович примерно через час в своей палате. Дежурная медсестра обрадовала новостью, что, по его состоянию, пациента всё же оставляют ещё на двое суток. И оставляют чуть ли не по личному распоряжению начальника больницы.

— Вот видишь? — тут же обратился Вольфович к Маричеву.

— И что? — невозмутимо поинтересовался тот.

— Я победил! — тут же заявил Вольфович.

— Кого?

— Их.

— Чем?

— Своей волей!

— Ну-ну.

Собственно, внутренний диалог на том и завершился, а пребывание в больнице продлилось. Эти два дня ничего особенного не принесли, кроме улучшения общего самочувствия и понимания того, что на этот раз ему повезло. Окружающая обстановка стала надоедать, и сама по себе выписка уже не вызывала отторжения.

В день выписки, забрав свои документы и медицинскую карту, Шириновский вышел за порог больницы, попав сразу в народный парк. Звонко щебетали птицы, дул тёплый ветерок, а листва на многочисленных деревьях отзывалась на то тихим шелестом.

— Хорошо-то как! — вздохнув полной грудью, сказал вслух Шириновский. — Эх, хорошо-то как!

— Рано радуешься, сожитель, сейчас придётся хлебать дерьмо полной ложкой, фашист.

—