литографов и прочих печатников, магазинами, продающими мореходные карты, складами судового провианта и т. д., которые можно найти рядом с часовней Ауде Зейдс Капел и набережной Тертёйнен и в конце улицы Вармусстраат – там все наполнено смыслом. Затем я зашел пожелать доброго утра Фосу и Кее и после этого отправился к церкви Эйландскерк, где преподобный Тен Кате, поэт, написавший «Сотворение мира», и автор многих прекрасных произведений, таких как «При хлебе и кубке», читал проповедь на тему Послания к римлянам 1: 15–17: «Итак, что до меня, я готов благовествовать вам. Ибо я не стыжусь благовествования Христова, потому что оно есть сила Божия ко спасению всякому верующему. В нем открывается правда Божия от веры в веру, как написано: праведный верою жив будет». Церковь была переполнена, и, посмотрев на людей, можно было увидеть некую веру, так как это было написано на лицах многих мужчин и женщин, в их чертах различными способами отразилось то, что можно было прочесть. Временами звуки его голоса и выражения были такими же, как у папы, и он проповедовал очень хорошо и от полного сердца, и, хотя проповедь не была короткой, никто почти не заметил, как служба подошла к концу, потому что его речь приковывала внимание настолько, что никто не думал о времени.

На прошлой неделе, для разнообразия, я сделал краткое изложение путешествий Павла и нарисовал карту – это полезный опыт. Недавно дядя Стрикер отдал мне книгу о географии Палестины (нем., фон Раумер), которая была у него в двойном экземпляре.

Вот интересный отрывок из «Телемака»:

Ментор говорит: Земля никогда не бывает неблагодарной, она всегда питает своими плодами тех, кто старательно и с любовью обрабатывает ее, отказывая в своих благах лишь тем, кто боится отдать ей свои усилия. Чем больше у пахарей детей, тем богаче они, если государь не вгоняет их в бедность, ибо дети начинают помогать им с самой ранней юности. Самые юные отводят овец на пастбища, другие, постарше, уже ведут за собой большие стада, а самые старшие обрабатывают землю вместе с отцом. Ну а мать семейства готовит простую снедь для супруга и дорогих детей, ведь те, верно, возвратятся уставшими от дневного труда; ей надлежит подоить коров и овец – видно, как текут струи молока; она разжигает очаг, вокруг которого все семейство, невинное и мирное, с радостью поет песни весь вечер; в ожидании спокойного сна она готовит сыры, каштаны и фрукты, сохраняющиеся такими же свежими, словно их только что сорвали. Пастух возвращается со своей флейтой и поет перед собравшимся семейством песни, которые узнал в соседних деревнях. Пахарь возвращается со своими плугом, быки его устало ступают, понурившись, медленно, еле-еле, несмотря на понукающую их палку. Все несчастья, сопутствующие работе, заканчиваются вместе со днем. Сон своими чарами прогоняет черные заботы и нежно околдовывает природу; каждый засыпает, не думая о завтрашних тяготах[37].

В особенности приятно, если подумать, что она иллюстрирована гравюрами Жака.

Только что пришла твоя открытка! Отлично. Благодарю, что написал так скоро, от всего сердца надеюсь, что ты хорошо провел воскресенье. Фан и Бет с’Граувен и Берта Ван Гог все еще здесь, они – цветы этого дома, особенно Берта, милая девушка. Поприветствуй от меня тех, с кем ты делишь крышу над головой, а я мысленно жму тебе руку.

Твой крепко любящий брат Винсент

Не смог раздобыть банковский чек, поэтому придется послать тебе деньги почтовыми марками.

129 (108). Тео Ван Гогу. Амстердам, вторник, 4 сентября 1877

Амстердам, 4 сентября 1877

Дорогой Тео,

прилагаю пару строк для Анны и Лис, припиши что-нибудь и пошли ближе к дню рождения мамы. (Я имею в виду, что посылаю это письмо сейчас, опасаясь, что к тому времени у меня не останется марок, кроме тех, что предназначены для дома. Если ты собираешься написать позднее, пусть мое письмо тоже подождет.)

В прошлое воскресенье дядя Ян отправился в Хелворт, он предполагает, что его не будет до 10 сентября, так что сейчас в доме тихо, но все же дни пролетают, так как у меня ежедневные уроки и к ним нужно готовиться, и мне даже хочется, чтобы дни были чуть длиннее, дабы иметь возможность успевать побольше, ведь моя работа не всегда проста, и, даже занимаясь этим долгое время, я не получаю большого удовлетворения; коротко говоря, что сложно, то правильно, я уверен в этом, хотя результатов и не видно.

Кроме того, я занят тем, что целиком переписываю французское издание «О подражании Христу», которое позаимствовал у дяди Кора; это великолепная книга, и тот, кто ее написал, скорее всего, был богоугодным человеком; несколько дней назад, возможно, из-за того, что я очень часто рассматривал литографию с картины Рюипереза, у меня появился непреодолимый интерес к этой книге, и я попросил дядю Кора мне ее одолжить. Теперь по вечерам я сижу и переписываю ее, это большая работа, но значительная часть уже закончена, и я не знаю лучшего способа сохранить хотя бы ее малую толику у себя в голове. Я также купил «Надгробные речи» Боссюэ (они достались мне за 40 центов), чувствуя необходимость подойти к этому делу со всей решительностью, и иногда вспоминаю слова «дни печальны», и следует принять всеоружие[38] и изо всех сил постараться нести в себе что-то доброе, чтобы выстоять и быть готовым. Как ты прекрасно знаешь, это нелегкая затея и результат нам неизвестен, и потому в любом случае я хочу постараться вести праведную борьбу.

Книга Фомы Кемпийского совершенно особенная: его слова так глубоки и серьезны, что их невозможно читать без волнения и почти страха, по крайней мере если читать с искренним стремлением к свету и истине, его язык – то истинное красноречие, которое способно завоевать сердца, потому что оно идет из сердца. В тебе ведь тоже есть это. Папа написал мне о несчастном случае, который произошел дома у дяди Винсента. Ты, должно быть, тоже об этом слышал: однажды вечером жена преподобного Рихарда упала с лестницы и теперь пребывает в весьма тяжелом состоянии. И вот так ежедневно слышишь то одно, то другое, везде и отовсюду, и у меня, по крайней мере, создается впечатление, что «дни печальны». Ибо, хоть нас самих это и не касается, ты все же чувствуешь, что и нас может постичь эта участь и как будто нам суждено то же самое. «The fashion of this world passeth away – yet would I have thee without carefulness»[39].

«А я хочу, чтобы вы были без забот» – разве это не означает постольку, поскольку касается нас: почувствуй все эти вещи, «feel thy sorrows»[40] и храни их в твоем сердце вместе с остальными, но иди своим путем, «пойди обратно своею дорогою», оставайся таким же, каким был вначале, когда ты искал добро и полагал, что нашел что-то, – потому что и Бог такой же, как был вначале, и в Нем нет изменений и ни тени перемены; пусть внутри тебя будет твердый дух, и верь в Бога, потому что те, кто в Него верует, не постыдятся. Мы видим это в нашем отце, который чувствует все эти страдания, все невзгоды, а также весь грех вокруг себя, он проявляет участие и помогает как только может и все же неизменно идет своим путем, творя добро и не озираясь назад. Да, так и есть, у него такой же дух, какой был у Христа, тот дух, о котором Он сказал: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». У очень многих он есть – хотя и не в такой мере, так что и нам под силу его достичь, это не безнадежная задача.

«Ревностно исправляйте свою жизнь», – написано в книге Фомы Кемпийского, и это то, что следует делать, не сдаваясь, даже если становится страшно от всего того дурного, что в нас есть, что нас по праву заставляет сказать: «Именно я навлек это горе на себя и остальных», ибо для того, кто так настроен, его время настало,