располагающаяся на стыке идей социального конструктивизма и теорий ситуативной оценки[208],[209]. Ее теория признает, что базовые составляющие эмоций сформированы естественным отбором и одинаковы у человека и других животных, однако это не значит, подчеркивает Барретт, что каждая эмоция обособлена и имеет обслуживающий лишь ее нейронный контур и фиксированную модель выражения. Эмоции – это частично совпадающие между собой состояния, переплетающиеся друг с другом, с когнитивными процессами и восприятием, под влиянием культуры формирующиеся так, чтобы выполнять требуемую функцию[210]. Это шаг вперед, полностью согласующийся с признанием эволюционно обусловленной органической сложности эмоций.

Действительно ли эмоции – низменные?

Со времен древнегреческих философов эмоции мыслились как бессмысленные прихлебатели, которые заглушают голос разума и препятствуют трезвому рассуждению. В диалоге «Федр» Платон сравнивает человеческую жизнь с парной упряжкой, в которой один конь, олицетворяющий разум, «прекрасен, благороден и рожден от таких же коней», а второй, воплощающий эмоции, – «его противоположность… горбатый, тучный, дурно сложен… друг наглости и похвальбы, от косм вокруг ушей он глухой и еле повинуется бичу и стрекалам»[211]. Чего еще ждать от мыслителя – конечно, он будет превозносить разум, а об эмоциях отзываться пренебрежительно.

И вот теперь, когда со времен Платона миновало две с лишним тысячи лет, я получаю по электронной почте приглашение на лекцию под названием «Необузданные эмоции». Метафора, как видим, все та же – и ее живучесть вполне объяснима. Под влиянием эмоций, сгоряча мы способны наговорить гадостей любимому человеку, нагрубить начальству, обидеть друга или переспать с тем, с кем не следовало бы. О поступках, совершенных под влиянием эмоций, нам нередко приходится сожалеть. Сами эмоции, кроме того, вызывают ненужные страдания. Беспочвенные страхи не дают людям, испытывающим панический страх перед птицами, ходить на пикники, боящихся летать на самолете вынуждают отказывать себе в интересных путешествиях, а агорафобов и вовсе запирают на годы в четырех стенах. Неоправданное чувство вины и собственной никчемности отравляет жизнь многим, особенно чересчур совестливым. А скольких губят гнев, зависть и ревность? Еще бы, глядя на все эти неадекватные поступки, нежелательные страдания и социальные конфликты, не считать значительную часть эмоций тяжким и постыдным бременем! Почему же естественный отбор не избавил нас от этой мучительной и бесполезной обузы? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно разобраться, почему нас так волнуют наши цели и как эмоции помогают нам их достичь.

Наши предки сталкивались с такими ситуациями, в которых эмоции служили им добрую службу. Некоторые из этих ситуаций – определенные физические обстоятельства, вызванные определенными физическими условиями. Потеря равновесия и падение, вид крови, нависшая грозная тень, неожиданные громкие звуки указывают на возможную опасность, поэтому они либо напрямую связаны со страхом, либо эта связь очень быстро выстраивается посредством научения[212],[213],[214],[215]. Однако эмоции формируются и в более сложных и тонких ситуациях, особенно возникающих в ходе наших попыток добиться своих целей.

Живые существа стремятся заполучить полового партнера, власть и ресурсы и избежать опасности и потерь. Преследуя эти цели, они сталкиваются с рядом вполне определенных ситуаций, каждая из которых ставит перед ними свои адаптивные задачи, формирующие в результате разные эмоциональные состояния. Благоприятная возможность пробуждает энтузиазм. Успех вызывает радость. Угроза – тревогу. Потери – печаль. Для меня было радостным открытием, что четыре ситуации, возникающие на пути к целям, так четко соответствуют четырем эмоциям. Мои друзья-философы Алан Гиббард и Питер Рейлтон подсказали, что идея, в принципе, не нова: четыре практически аналогичные базовые эмоции – надежду, страх, радость и печаль – выделял еще Платон[216]. Вариации на тему этой четырехчастной модели составляли основу большинства теорий, посвященных эмоциям, в Древней Греции, а затем, в возрожденном виде, – в Европе начиная со Средних веков. Модель эту можно расширить, отделив физические ситуации от социальных и добавив эмоции, пробуждаемые альтернативным исходом, – разочарование, когда цели достичь не удается, и облегчение от того, что удалось избежать опасности.

Эмоции в ситуациях, возникающих в ходе преследования целей

На самом деле слово «цель» совершенно не передает все многообразие наших жизненных задач. Среди них есть и долгосрочные, например вырастить детей счастливыми и благополучными, и сиюминутные, например убедить собеседника, что мы просто пошутили и никого обидеть у нас и в мыслях не было. Но для простоты я все же буду называть целью все, чего мы пытаемся добиться или избежать, что стремимся обрести или воплотить или от чего избавиться. Психологи пользуются и другими терминами – миссия, жизненная задача, предприятие, намерение, предназначение, стремление, поиск смысла жизни, поиск себя. За каждым из этих терминов стоит внушительный массив литературы, посвященной изучению эмоций и достижению целей[217],[218],[219],[220],[221],[222],[223],[224]. О зависимости эмоций от стремления к цели психологам известно все. В отличие от психиатров.

Включение эмоций

Как мозг понимает, что пора включать ту или иную эмоцию? Как уже говорилось, некоторые сигналы – нависшая тень, внезапный звук, молниеносно передаваясь по специальным проводящим путям мозга, мгновенно включают реакцию страха (о чем отлично знал Альфред Хичкок). Другие сигналы пробуждают определенные эмоции только в результате научения. Если жужжание, поначалу вызывающее лишь умеренное любопытство, несколько раз скомбинировать с ударом электрическим током, оно станет вызывать ужас, что с успехом продемонстрировал на своих собаках И. П. Павлов. Если включение лампочки, изначально не вызывающее никакой реакции, несколько раз скомбинировать с выдачей еды, оно начнет вызывать обильное слюноотделение (то самое, которое наблюдает любой хозяин, протягивающий своей собаке печенье). Надо полагать, выделение слюны за считаные секунды до того, как во рту окажется пища, дает при естественном отборе достаточно весомое преимущество, чтобы механизм классического обусловливания действовал и впредь.

Эмоциональному научению способствуют также вознаграждение и наказание. Воспоминания о мучительном стыде, испытанном наутро после вечеринки, где вы отплясывали с абажуром на голове, вызывают неприятные эмоции, которые непременно подавят порыв повторить этот номер на следующей вечеринке (если, конечно, вашу тревожность опять не смоет волной текилы).

Аналогичные способности к научению имеются и у других биологических видов, однако человек обладает помимо этого еще одной незаурядной способностью. Мы умеем выстраивать в сознании модель окружающего мира и прогнозировать альтернативные варианты развития событий на месяцы и годы вперед[225],[226],[227]. Мы проигрываем в мыслях вероятные исходы гипотетических поступков. И когда мы планируем, фантазируем, мечтаем и воображаем, к каким-то вариантам эмоции нас склоняют, а от других отталкивают. Какой