Шрифт:
Закладка:
– Я защитил докторскую по робототехнике, поэтому, как, возможно, и вы сейчас, думаю о том, какая это блестящая возможность для серьезного исследования!
Лицо Трейси окаменело. Я тешил себя надеждой, что виной тому не скука, но на всякий случай добавил в голос энтузиазма:
– Я собираюсь задействовать огромное количество современных технологий и сделать свое пребывание внутри себя максимально увлекательным. Для меня это станет буквально трудом всей жизни!
Я улыбнулся. Она – нет.
– Так что надеюсь на наше с вами очень долгое и плодотворное сотрудничество.
Думаю, все, кого встречала Трейси, сначала примерно так и говорили. Интересно, однако, что она совершенно не торопилась с ответом. Более того, внимательно изучая ее лицо, я заподозрил в ней отличного игрока в покер.
А потом она изрекла незабываемое:
– Что ж… это было очень любопытно.
Мы беседовали еще примерно час, и все шло гладко, пока тема обсуждения не сместилась в сторону естественных отправлений. Примерно тогда же Трейси впервые употребила обороты, которые, как я обнаружил позже, любой специалист по медицинскому уходу почти наверняка ввернет в разговоре с человеком, у которого недавно диагностировали боковой амиотрофический склероз.
– Хорошая новость заключается в том, что все время болезни вы с большой вероятностью сможете контролировать функции тазовых органов.
Она произнесла эту фразу так, будто новость была и впрямь хорошей, хотя на самом деле лишь подводила меня к старому, как мир, противопоставлению:
– Другая хорошая новость, доктор Скотт-Морган, – то, что вы всегда сможете сходить в туалет. Плохая заключается в том, что в скором времени вы уже не сможете до этого туалета дойти.
Я уже и сам осознал эту перспективу примерно неделю назад, поэтому пришел на встречу с несколькими идеями. Однако Трейси, похоже, чувствовала себя очень комфортно, поскольку диалог свернул на территорию, которую она считала своей. Я предоставил ей управлять нашей беседой. К тому же в любом случае с этой проблемой сталкивался каждый больной с моим диагнозом, и мне было интересно, как ее решали.
– Все ясно. И как же медицинские работники справляются с тем, что парализованные пациенты не могут воспользоваться туалетом?
– Сиделки, – пояснила она.
– Хорошо, но что именно они делают?
– Они справляют вашу нужду, – ответила Трейси, как будто это был самый естественный процесс в мире.
Вы, наверное, сейчас тоже задумались, можно ли справить нужду за кого-то другого. Я же по какой-то совершенно иррациональной причине совершенно не проникся восторгом от такого плана развития событий. Несмотря на это, следующий вопрос показался мне абсолютно логичным уточнением, и я его задал:
– Ладно. Но когда я неизбежно заболею пневмонией, которую будут лечить сильными антибиотиками, и заработаю диарею в качестве побочного эффекта, как поступит моя сиделка?
Трейси так и лучилась удовольствием: у нее был готов ответ.
– Для этого и существуют подгузники!
Похоже, настал момент поделиться с ней моими заготовленными идеями.
– Могу я предложить немного другой порядок действий?
– Я там чуть не обделался! Нет, серьезно, у меня с тех пор клаустрофобия. Значит, представьте: лежу я в очень узком пещерном тоннеле, в котором передвигаться можно только ползком на локтях, шлемом потолок царапаю, и тут этот засранец, – я отсалютовал бокалом пива Нику, который в ответ улыбнулся и немедленно стал невообразимо похож на Коннора, – кричит: «Надо возвращаться! Тут слишком узко!» Я, конечно, пытаюсь последовать его совету – и тут понимаю, что не могу двигаться назад, только вперед!
Буквально бурля радостью и восторгом человека, который пережил нечто по-настоящему страшное и теперь может рассказать свою историю, я вещал перед друзьями в баре Студенческого союза. Мне было девятнадцать, и я жил на всю катушку: длинные, до плеч, волосы за долгие летние и осенние дни, проведенные на свежем воздухе, выгорели, кожа покрылась загаром. На встречу я пришел в белой футболке и обтягивающих, как вторая кожа, джинсах, заправленных в ковбойские сапоги (их четверо моих друзей оценили бы, загляни кто под стол). Образ в духе Джеймса Дина – вот только на самом деле я вдохновлялся моим «ковбоем из автобуса», Брэдом.
– Но Ник-то почему не застрял? – спросил Джон, опередивший нас на целую пинту. Часть лета мы провели вместе, готовясь к получению лицензии на безмоторные полеты на аэродроме Лашама.
– Потому что он размером с чертова крота, идиот, – вмешался Бастер. Он был на год меня старше, доучивался на инженера-электрика и, кажется, решил отметить приближение выпускных экзаменов тем, что в каждое предложение вворачивал ругательства. Как-то раз мы с ним выбрались после целого дня тренировок на крыло легкого самолета, спрыгнули и начали, как и полагается, громко отсчитывать пять секунд, чтобы понять, понадобится ли в этом прыжке болтавшийся на груди запасной парашют. Бастер, единственный из всех, орал: «На хрен раз, на хрен два…», пока на «на хрен пять», к облегчению собравшихся внизу зрителей, его парашют не раскрылся.
– Да пошел ты! – отмахнулся Ник, снова расплываясь в милейшей улыбке.
– Ты не забывай, я тогда еще и замерз страшно, потому что нам пришлось плыть через зумпф.
– Это еще что?
– Затопленный тоннель. Делаешь глубокий вдох, переплываешь и вылезаешь на другой стороне, – объяснил Ник, опытный спелеолог. – Вода там ледяная в любое время года.
– Так как вы выбрались? – Джону явно было интересно, хотя интерес этот во многом был обусловлен количеством выпитого.
– К счастью, в тот самый миг юный Ник испустил мощную струю метана.
Все вокруг немедленно разразились безудержным детским смехом.
– Это от беспокойства за тебя, вдруг ты застрял, – немедленно внес ясность Ник.
– Тут-то и я забеспокоился, ведь ты превратился в потенциально взрывоопасное устройство! Одна искра – и на нас обрушился бы весь тоннель.
– Так а выбрались-то вы как? – переспросил Джон.
– Перед лицом явной и несомненной опасности я просто задержал дыхание и поспешно эвакуировался к черту!
Все рассмеялись и сделали еще по глотку пива, хотя заключительный аккорд моей истории был целиком и полностью фальшивым. За бравадой мне удалось скрыть, как я чувствовал себя на самом деле. А реальность была такова: застряв в практически полной темноте под тоннами камня, перегораживая Нику путь к спасению и понимая, что никто не вытянет меня сзади за ноги, я окаменел. Впервые в жизни на меня навалилась клаустрофобия и я почувствовал непреодолимый животный страх, впервые в жизни ощутил, как поднимается внутри волна паники. Казалось, будто мне в череп залили кипящую воду. Я стремительно терял контроль над ситуацией.
