британских домохозяйств, что уверенно превышало показатели в любой другой европейской стране (только Швеция отставала не так сильно); к 1969 году их количество должно было увеличиться до десяти миллионов[37]. В Великобритании перестройка городов называлась «полной реконструкцией», а не «реновацией застройки», но означало это во многом то же самое: сотни тысяч людей снимались со своих мест и переезжали в новые пригороды и городки, возведенные в сельской местности. При активном содействии властей или по свободному выбору жителей к 1960-м годам результаты этого процесса были в точности такими же, что в Америке: люди и предприятия оставляли старый город.

Ковент-Гарден, к примеру, тогда покинули две трети его жителей – в основном рабочие. Те же, кто оставался, были старшего возраста; как правило, жилье они снимали в дешевых доходных домах; лишь половина квартир были оснащены горячей водой, ванными и теплыми уборными[38]. Люди, однако, имели тут корни: у трети в районе были семьи, сорок три процента проживало здесь более двадцати лет, почти треть здесь же и работала. «Отмечается высокий уровень добрососедства, – сообщалось в отчете по округу Совета Большого Лондона, – и подавляющее большинство желает здесь остаться»[39].

Однако жить при рынке становилась сложно, вспоминает грузчик Бобби Паркер:

– Как только эти джаггернауты приехали, за ними потянулись и супермаркеты… Грузовики у них были слишком большими. Ты же помнишь, какие там улицы. Работать с ними не получалось. Нужно было или снести дома, чтобы было пространство для работы, или уезжать, но по совести, выход был только один – уехать.

Так и случилось. В 1961 году правительству консерваторов удалось принять решение о переносе рынка из Ковент-Гардена в те части города, где для него было бы больше простора. Для проектирования будущего района пригласили консалтинговую фирму «Фантус»[40].

Планы по реконструкции Ковент-Гардена вскоре получили значительные масштабы: когда освободился участок на месте рынка, занимавшего четырнадцать акров, потребовалось полностью переосмыслить застройку всего района, в пять раз большего по площади. Проекты полной реконструкции или реновации застройки требовались во многих других городах – от Сан-Франциско до Бостона и от Парижа до Амстердама, когда из центральных районов выезжали большие рынки или фабрики. Лабиринт улочек Ковент-Гардена с его запущенными, пусть и живописными, зданиями – проклятие для современного городского планирования, предполагающего чистые, опрятные зоны активного отдыха вместо хаоса и грязи, какими бы оживленными и привлекательными они не были – ожидали часа своего «улучшения». По выражению столичной администрации, Совета Большого Лондона, это был «последний сырой участок в Центральном Лондоне»[41]: сырой настолько, что пришло время придать ему форму.

Джеффри Холланд в то время состоял в городской Комиссии по планированию Ковент-Гардена, образованной Советом Большого Лондона и советами районов Вестминстер и Камден для надзора за масштабной реконструкцией. Мы встретились на террасе на крыше Королевской оперы. Холланд на пенсии, но в памяти его сохранился каждый дюйм всех улиц, лежащих теперь под нами.

– Ясно было, что мы накануне строительного бума, – вспоминает он. – И раз тому суждено было случиться, Совет ломал голову, какую бы пользу можно извлечь из этого для Лондона. Социальное жилье для людей. Больше пространства для автодорог. И место под новые проекты.

Едва только было принято решение о переносе рынка, застройщики принялись скупать в Ковент-Гардене по бросовой цене полузаброшенные участки земли (то, что у них называется «сборкой места»), объединяя их в огромные площади, удобные для возведения больших построек в будущем, как бы оно не сложилось. Девелоперы могли себе вести долгую игру, выжидая удобный момент. До объектов, доставшихся в придачу к земле, дела им не было: для чего следить за зданием, которое предполагается снести? Договоры на аренду жилья с местными съемщиками не перезаключали, люди продолжали уезжать. Трущобы приходили в еще больший упадок.

Чиновники-градостроители вроде Холланда располагали тогда огромной властью. Себя они ощущали посредниками между частными застройщиками и обычными людьми. Они пользовались своими полномочиями, правом контроля над территорией и нормами строительного законодательства, в частности – принудительной покупки для «полной реконструкции» или «реновации застройки», для того чтобы расположить частных девелоперов на мероприятия «ради общественного блага» в том довольно расплывчатом понимании, как его определили сами планировщики и каким его должно было принять общество. На то, чтобы установить, в чем именно это «благо» будет состоять в случае Ковен-Гардена, Холланду потребовалось несколько лет в середине 1960-х.

– В некотором смысле этот район должен был стать новым, здоровым сердцем Лондона, – говорит теперь он. – Но на той стадии мы не понимали, что это может быть.

Что происходит, когда сердце старого города перестает биться? В чем сохраняется смысл и цель таких Ковент-Гарденов после того, как деньги, люди и промышленность уходят?

Очертания «нового, здорового сердца» Лондона в результате в 1968 году были опубликованы Советом Большого Лондона под заглавием «Проект местности Ковент-Гарден». Накануне, в 1967 году, впервые за тридцать три года, власть в администрации города перешла к консерваторам во главе с Десмондом Пламмером, стремившимся продемонстрировать то особое инновационное бизнес-мышление, которое они наблюдали в реновации американских городов. Проекту нового района в Ковент-Гардене, опыту неслыханного тогда еще партнерства государственного и частного секторов, была отведена роль флагмана. Мы учли, рассказывает Холланд, ошибки бесчеловечной реконструкции, имевшей место в городах Европы и Америки за последние два десятилетия – «бетонные джунгли и так далее». Их проект обещал быть более гибким. В документе красноречиво подчеркивался «особый аромат» местности, ее очарование и традиции семейных предприятий, ее «долгая и разнообразная история, всё еще находящая выражение в ее теперешнем характере». В новой планировке сохранялись «дух места», старые здания и целые улицы в центре Ковент-Гардена (дальновидное решение для времен, когда большая часть застройки Ковент-Гардена не охранялась законом). По воспоминаниям Холланда, городской совет сам не слишком тревожился о памятниках архитектуры.

– Ну, например, снесли же они Юстонскую арку [в 1961–1962 годах, против чего выступили лишь единичные историки архитектуры. – Т.Д.]. Так же мало памятники ценились истеблишментом, общественностью, всеми; это пришло позже.

С коллегой Холланда, Брайаном Энсоном, я встретился за пинтой «Гиннесса» в таверне «Опера». О проекте, который он теперь называет «прекрасным чудовищем», воспоминания у него совсем иного рода.

– Я хочу сказать, что мы тогда были превосходными рисовальщиками. [Мы думали так.] В конце концов, это не похоже на один из тех уродских проектов, которые они теперь штампуют. Всё было мило, привлекательно.

«Проект» действительно выполнен прекрасно: сто восемнадцать страниц оформлены в модной графической манере; чувствуется влияние поп-арта на «впечатления художника». Один рисунок, в частности, классная работа самого Энсона,