– Пожалуй, – сказал Ханс и выключил мотор. – Так уж вышло, что мне довелось много раз говорить с человеком, который в свое время превратил Редерхёуген в разведцентр. Позднее она об этом пожалела и хотела рассказать о содеянном. Я еду с ее похорон. Ты слыхал о Вере Линн?

– Вообще-то нет. – Джонни щелчком отправил сигарету за борт.

– В пятидесятые и шестидесятые годы Вера была известной писательницей. В семидесятом, когда я еще жил с родителями в Бергене, Вера провела у нас всю зиму. Копалась в архивах, искала правду о том, что произошло с семьей в войну, точнее – когда в сороковом году судно «Принцесса Рагнхильд» потерпело крушение. Рукопись оказалась настолько опасна, что спецслужбы конфисковали ее и сожгли.

– Потрясающе, – сказал Джонни. – Но при чем тут я?

Ханс тихонько рассмеялся.

– Как раз сейчас я занят тем, что нанимаю тебя написать мою биографию.

Джонни обернулся к нему.

– Ты шутишь, Ханс. Твою биографию?

Ханс фыркнул, помотал головой.

– Со всей скромностью смею утверждать, что прожил интересную жизнь, а ты в свое время написал действительно хороший мой портрет.

Ситуация становилась все более странной. Джонни представлял себе что угодно, но только не это.

– Почему бы тебе не написать самому?

Ханс хмыкнул.

– Редерхёуген закрывается, как ракушка. Тамошний народ никогда не разговаривает с посторонними, а со мной и подавно. Ну, разве только биограф не начнет расспрашивать    off-the-record[30] про сплетни о любовных романах Ханса Фалка. Вот тогда они разговорятся, да еще как.

– Наверняка, – согласился Джонни, – но чего ты, собственно, хочешь?

– Смерть всегда выводит семью из равновесия. Улав помешан на контроле и держит всех железной хваткой. Его мать, Вера Линн, оставила завещание, и разузнать о его содержании, скажем так, в моих интересах. Единственная проблема – сведения о его местонахождении она унесла с собой в могилу.

– Ты хочешь, чтобы я помог тебе разобраться с наследством?

– Речь идет о значительных ценностях. У меня есть основания предполагать, что моя семья не обойдена в завещании. Мы говорим о собственности, стоящей сотни миллионов, а может, и больше. Мне бы хотелось, чтоб ты выяснил, где находится Верино завещание и каково его содержание.

– И как мне это сделать?

– У Улава есть дочь, Александра, но почти все, кроме Улава, зовут ее Сашей. Очень способная, директор музея. Полная копия бабушки, но вместе с тем папина дочка. Всегда разрывалась между литературой бабушки и властными играми отца. Твоя задача – внушить ей, что ты можешь помочь с поисками завещания. Саша найдет его для нас.

– Я по-прежнему не понимаю, неужели ты поехал в Курдистан, чтобы нанять меня разбираться с наследством?

– Нет. Но мы оба много работали на Ближнем Востоке, Джонни.

Лодка покачивалась на волнах.

– Сам знаешь, – продолжал Ханс, – в горячих точках узнаешь много такого, о чем дома никогда бы не узнал. После стольких лет работы в Курдистане у меня там широкая сеть информаторов. О деталях позднее, но через свои контакты я выяснил, что операция, в которой ты участвовал, через банковские переводы и подставные компании прослеживается до фонда САГА в Норвегии. Не так давно мне стало известно, что Улав, используя свои широкие связи и влияние в политике и службах безопасности, активно противодействовал твоему возвращению в Норвегию.

Джонни сделал глубокий вдох и выдохнул через нос.

– Почему? Я незнаком с Улавом Фалком.

– Однако ты знаешь вещи, опасные для САГА и Улава.

– Какие вещи?

Ханс по-отечески снисходительно посмотрел на него:

– Все еще не понял? Раньше ты, насколько я понимаю, всегда работал на норвежские спецслужбы, однако, выполняя последнее задание на Ближнем Востоке, ты работал вовсе не на них. Во-первых, они бы никогда не послали тебя на такое опасное и политически щекотливое задание, а если б и послали, то в случае ареста постарались бы вытащить. Нет, Джон Омар Берг, сам того не зная, ты работал на САГА, и работодатель бросил тебя в беде.

Задувал холодный ветер. Что он такое сказал?

Ханс бросил взгляд на Редерхёуген.

– Между случившимся с Верой в семидесятом и тем, что случилось с тобой, существует связь. Вы оба располагали сведениями, которые могли раскрыть темные стороны САГА, это связь историческая, проходящая сквозь все послевоенные годы, отчасти она восходит к кораблекрушению военных лет. – Ханс врубил двигатель. – Как видишь, у нас тут общие интересы. Моя ветвь семьи получит положенную по праву долю наследства, а ты – человека, который хотел сгноить тебя в тюрьме.

Джонни ощутил приятный запах грядущего дела, но промолчал.

– Как ты помнишь, мы с тобой кое о чем договорились. – Ханс Фалк в упор посмотрел на него. – И договор по-прежнему в силе. Да, вот еще что: главный армейский врач – мой близкий друг. Я знаю о твоих проблемах с дочкой. Мы живем не в коррумпированной стране, Джонни, но, вполне возможно, кто-нибудь заглянет в твою историю болезни… как бы это выразиться… с особым пристрастием. И результат может сказаться на твоем праве общаться с дочерью. Как-то так. Разумеется, в случае успеха ты получишь и заслуженную плату.

Он дал газ и сделал широкий разворот, так что Джонни краем глаза успел увидеть башню Редерхёугена. Одно из окон было освещено.

* * *

Когда Саша вернулась в главный дом, поминки фактически закончились. Вот и хорошо, стало быть, можно будет спокойно прочитать письмо Веры. Кресла опустели, и вместе с несколькими девушками в белых блузках она принялась собирать посуду, а Улав тем временем командовал двумя стипендиатами, которые несли на второй этаж один из обеденных столов. Из коридора, ведущего на кухню, доносился звон тарелок и бокалов.

Андреа, младшая сестра, прилетела утром, прямо к похоронам. Они даже поговорить толком не успели.

– Ах, хорошо, что я приехала, – сказала Андреа, обнимая Сашу. – Когда бабушка умерла, я была на Шпицбергене, пришлось покупать дорогущий билет домой. А в Северной Норвегии бушевал сущий ураган, хорошо еще, я закинулась валиумом и ощущала турбулентность как довольно приятный спа-массаж. Сейчас мне, бедной, совсем хреново, но это был единственно правильный выход.

– Папа говорил, ты в Швеции, – сказала Саша.

– Когда он спрашивает, я всегда в Швеции.

Саша рассмеялась. Андреа было двадцать с небольшим – ростом выше сестры, по-мальчишески атлетичная, с широкими прямыми плечами, узкими бедрами и длинными мускулистыми руками. Андрогинность внешности подчеркивали короткие темные волосы и мешковатая одежда, какую она обычно носила.

К ним подошел отец.

– Короткий семейный сбор.

На сегодня Саше