— Очень любопытно, — хмыкаю.

— Он сейчас работает юристом-медиатором, — горько усмехается. — Матерился, что его достали все эти разборки и дрязги…

— И?

— Я тогда посмеялся, а стоило… прислушаться. Если это было не предостережение, то что? Столько лет не общались, а тут посреди дня звонок. И я ему пообещал, что встретимся. И ведь встретимся, — смеется. — Какая ирония, Ада. И он был на нашей свадьбе. Тимур.

— Как символично.

Неожиданно накатывает желание схватить ноутбук и разбить его о голову Матвея за то, что он предал ту восторженную девочку, которую в свадебном платье тащил на руках под пьяные крики и свист того самого Тимура: “Счастья, братуха!”.

— Что же, теперь твой братуха займется нашими дрязгами, — встаю и отстраненно улыбаюсь. — Мне нравится. Нажраться в сопли на свадьбе одногруппника, а затем через года готовить для него и его жены бумаги в суд. И ему, как специалисту по семейным обстоятельствам, должен понравиться тот факт, что ты отымел подружку жены. И это тот Тимур, который терся вокруг Ии на нашей свадьбе?

— Я не помню этого, — глухо и зло отвечает Матвей. — Мое внимание было сосредоточено только на моей невесте.

— Она, кажется, жестко его тогда отшила. Конечно, — недобро щурюсь, — она была влюблена в тебя.

— Заткнись! — Матвей с грохотом и рыком переворачивает стеллаж на пол.

Я вздрагиваю и сжимаю кулаки, чтобы унять в руках холодную дрожь в руках.

— Ты, сука, такая правильная, да? — рычит, глядя на меня исподлобья. — Непогрешимая. Плывешь среди обычных смертных королевой! Что, твоя идеальная семья оказалась на деле обычной? А твой мужик — мерзавец? Да, мать твою! Я такой! Что ты обо мне знаешь кроме того, что я дома милый и пушистый? Кроме того, что я муж и отец?! Что? Спряталась за мою спину и нихрена не знаешь, кто я там, — вскидывает руку на окно, — кто я там за стенами этого дома! С кем имею дело! С кем мне приходится работать!

Вскидываю подбородок и медленно выдыхаю.

— Да будь я принципиальным, то не вышел бы в серьезную игру! Того мальчика, за которого ты вышла замуж, давно уже нет! Он, сука, давно мертв и погребен под сомнительными сделками! Я несколько последних лет лишь играю самого себя! Я такая гнида, Ада, что могу бабульку лишить дома, если мне пообещают хорошую плату за мое умение перевернуть все с ног на голову! Только вот не обещают, поэтому работает Азарин с дяденьками, которые закапывают людей в лесу за косой взгляд! Каждый день, мать вашу, я лавирую и хожу по грани!

— Матвей…

— И на сделке с Пастухом я должен был быть не потому, что он капризный урод! Ясно? А потому, что я должен был посвятить своим лицом перед теми, у кого я этот кусок земли увел! Потому, что я участвую в большой игре! Потому что я — человек Пастуха. И если его уберут, то и меня за ним пнут к чертям на вилы! И мой предшественник у Юры обдолбался и шагнул с крыши прямо посреди встречи! Просто, сука, встал, молча вышел, поднялся на крышу, закинулся чем-то и…

— Прекрати!

— Так вот, Ада, в тот день, когда мы закрыли сделку с Пастухом, я тоже хотел выйти в окно! — перешагивает через стеллаж, опирается кулаками о стол и поддается в мою сторону с диким оскалом. — Ты знаешь, голубое безоблачное небо может быть серым, когда за твоей спиной стоит жирный ублюдок, который ломает пальцы личным помощникам за незначительные ошибки в документах. Он при знакомстве с людьми всегда в первую очередь смотрит на пальцы.

Борюсь с желанием спрятать руки за спину. Мне страшно видеть в Матвее человека, в котором накопилось столько грязи, что она сейчас выплескивается из него глухими словами.

— И как это относится к твоей измене с моей лучшей подругой?

— Я бы, наверное, после той сделки мог бы и человека убить, если бы кто-нибудь подвернулся под руки, — Матвей ухмыляется. — И я вас с Лилей отправил на отдых, потому что знал, что меня ждет и не хотел опять натягивать маску заботливого папули, который ужин приготовит за милой болтовней ни о чем.

— Не смей сейчас все сводить все к тому, что это я виновата, — цежу сквозь зубы. — Я выводила тебя на разговоры о работе, но ты сам свои ответы сводил к “все хорошо”.

— Я к тому, Ада, что у нас давно нет и не было доверия между нами.

— И ты к этому привел.

— И моя правильная и такая принципиальная жена когда познакомилась с Пастухом, даже не вякнула, что мне надо менять сферу деятельности, — Матвей всматривается в мои глаза. — Ты ведь сразу поняла, что он не милый толстячок. Ты тогда испугалась, но язычок в одно место засунула. Я ждал, что ты шепнешь ночью, что тебя Юра пугает, но…

— Не смей, — тычу пальцем в его бледное разъяренное лицо. — Ты все выворачиваешь… Речь идет о твоей измене! А не о Пастухе и твоей работе! Раньше стоило говорить обо всем этом! Не сейчас! Сейчас я хочу развода! Ясно? И о том, какой ты бедный и несчастный адвокат дьявола, говори не мне, а тому, кто за это нытье берет деньги! Не стану я тебя гладить по головке и жалеть! Ты уничтожил меня! Уничтожил мою семью! Наше будущее! И никто в этом кроме тебя не виноват! Ты сам выбрал на кого работать, молчать и сам выбрал отыметь Ию, и если бы ты вышел в окно, то это тоже было бы твоим решением. Только твоим!

— Как мы заговорили, — глаза Матвея недобро вспыхивают.

— И куда было бы человечнее, Матвей, утопить меня в какой-нибудь грязной луже, чем то, что ты сделал, — рычу в его лицо. — И звони своему братухе Тимуру. Мне уже без разницы хорошей я была женой или плохой.

На столе вибрирует телефон, и на экране высвечивается имя “Ия”. Его хватает Матвей и швыряет в стену. Разлетается на три части. Матвей смотрит на меня, медленно выдыхая:

— Согласен, лучше бы я тебя утопил, Ада. Тогда на озере. Ведь я знал, что ни одну суку нельзя так любить.