он действовал умело, не причиняя ей лишней боли, и ей не в чем было его упрекнуть. Он оставил травы, которые могли облегчить боль, велев заваривать их три раза в день, и пообещал зайти завтра, чтобы сменить повязку и проверить, не началось ли заражение.

После лекаря Наоми пришлось провести не самый приятный час ее жизни наедине со служанками, которые измеряли ее тело — по их словам, так велел Такеши-сама. И это было вполне объяснимо: все ее кимоно остались в поместье Токугава, и у нее не было сейчас ровным счетом никакой одежды. Даже хададзюбан, в который она куталась, принадлежал ее мужу.

Служанки были молчаливы и равнодушны, но Наоми все равно чувствовала, как жгут кожу их взгляды, как растет их недоумение, хотя они не позволили выказать его ни единым словом. Она вздохнула с облегчением, когда служанки позволили ей надеть хададзюбан и скрыть шрамы на своей спине, угловатую фигуру и маленькую грудь. Не говоря уже о многочисленных ссадинах, принесенных поединком. Царапины были даже на ее лице и на костяшках пальцев.

После их ухода больше всего Наоми хотелось остаться одной и как следует выплакаться, но Мисаки сказала, что ей следует спуститься ко второму завтраку, потому что Такеши-сама будет ее ждать. Она же принесла ей чужое кимоно темно-синего цвета и помогла его надеть. Наоми едва вынесла это, покрываясь холодным, липким потом. Ее мутило — то ли от голода, то ли от боли, и нестерпимо хотелось лечь, но она вышла из спальни и медленно направилась в комнату для трапез, ведя ладонью по внутренней раздвижной стене фусума. Ноги подгибались и дрожали, и она едва не расплакалась от облегчения, когда, наконец, дошла.

Слуги раздвинули перед ней двери, и Наоми оказалась в просторной и очень светлой комнате, встретившись взглядом с Такеши, сидевшем на татами во главе низкого стола. Единственная подушка лежала от него по правую руку, и Наоми пришлось пройти к ней.

— Доброе утро, — сказала она тихо, потому что молчать было еще страшнее, и получила в ответ сдержанный кивок.

Слуги принесли еду: рис и острые закуски, рыбу и тонкие лепешки и — отдельно ей — мисосиру.

— Итадакимас, — произнес Минамото, принимаясь за еду.

Больше они не говорили: Наоми вяло ковыряла палочками пресный рис, чувствуя, что не сможет съесть ни зернышка, и со стыдом смотрела на свои ободранные, трясущиеся руки. Изредка она бросала на Такеши быстрый, косой взгляд. Этим утром ей впервые представился шанс хорошенько рассмотреть своего?.. Она не знала, кем ей теперь приходится Минамото, не знала, как его называть.

— Ты не ешь, — бесстрастно заметил Такеши, прервав ее размышления.

— Я хотела бы… хотела бы договорить, — невпопад сказала Наоми, набравшись смелости. — Вчерашний разговор… — она никак не могла произнести вслух слова, что вертелись на языке.

Минамото перевел на нее насмешливо-внимательный взгляд и смотрел так долгую минуту, ожидая продолжения. Но Наоми молчала, будто онемев, и Такеши первому надоела эта до крайности нелепая ситуация.

— Свадебную церемонию проведут, как только ты перестанешь шататься при каждом шаге, — сказал он, и она вздрогнула, вскинув на него воспаленный взгляд.

«Я все-таки стану его женой».

Наоми убрала под стол руки и сжала кулаки до хруста суставов. Она не понимала, она просто ничего не понимала!

— Если ты изначально собирался жениться на мне, — спросила она, тщательно обдумывая каждое слово, — то зачем… к чему были все эти сложности?

— Сложностью оказался лишь твой необдуманный вызов. И его было трудно предвидеть.

— Любая девушка защищала бы свою честь, — пробормотала Наоми и удивилась, услышав короткий смешок Минамото. Он смотрел на нее сейчас с почти отеческим участием.

— Я мог тебя убить, — сказал он мягко.

Только вот мягкости в нем не было ни капли.

— Твоя оторванность от мира сыграла с тобой злую шутку. Наложницы не равны рабыням, Наоми. Их никогда не делают женами, но детей от них признают наравне с законными, и они также наследуют отцу. У Императора есть наложница, и он ставит ее выше жены. Откуда в тебе столько глупостей?

В первое мгновение Наоми захотелось провалиться под землю. Она была смущена так, что алели даже кончики ушей. Но после продолжительного молчания, хорошенько обдумав все, она упрямо мотнула головой.

— Все равно. Даже если бы я знала это, не согласилась бы стать твоей наложницей.

Такеши усмехнулся.

— Твое согласие никому не требовалось. Дочери благородных семей становятся женами тех, на кого указывают их отцы. Ты не крестьянка, чтобы выходить за первого встречного по любви, — отчитал он ее насмешливо.

— Это когда у отцов есть хоть немного власти и почтения, — вполголоса пробормотала Наоми и поежилась.

— Я не бью женщин, — сказал вдруг Минамото. — Но я не потерплю от тебя непослушания. Ослушаешься меня — и будешь наказана.

Она вскинула на него дерзкий, непокорный взгляд. Но ничего не сказала. О, она многое могла бы ему сказать! Начать, например, с того, чтобы посчитать, сколько раз за всю жизнь она слышала прежде угрозу про наказание? Счет шел на сотни! А может, и на тысячи. Ее отец и палкой не смог «выбить из нее дерзость», как он сам говорил. И если Такеши не врет, и в клане Минамото действительно не бьют женщин, то что еще он сможет с не сделать? Что-то, чего она еще не испытывала прежде?..

Наоми встретилась с ним взглядом и поняла, что Такеши пристально смотрит на нее уже какое-то время. Быть может, все ее мысли были написаны у нее на лице. Потому и усмехался ее будущий муж.

— Не нужно проверять, — спокойным, отстраненным голосом сказал Минамото.

И было в его интонациях нечто такое, отчего Наоми почувствовала, как внутренности скрутились в тугой клубок. Почувствовала тяжесть внизу живота. Она устыдилась мгновенно и опустила голову вниз, уставившись в свою пиалу с рисом.

Тем временем Такеши, обдумав что-то, решительно отложил в сторону палочки, поднявшись из-за стола, и Наоми с трудом заставила себя не вздрогнуть и не втянуть голову в плечи.

— Идем, — только и сказал Минамото.

Игнорируя удивленные взгляды слуг, он привел ее в кабинет, где они говорили минувшим вечером, подошел к одному из встроенных в стену шкафов и принялся доставать увесистые свитки. Когда они перестали умещаться в его руках, Такеши вернулся к замершей в растерянности Наоми и передал ей всю горку.

— Поговорим, как прочитаешь, — сказал он и скрылся за дверьми.

Больше в тот день Наоми его не видела. Как и на следующий.

Впрочем, нельзя сказать, что она видела многих людей за те два