заварушку в своих целях, – продолжил Моргенштерн. – Наши же веками перед тем, как с мировым злом начать бороться, сперва внутри себя сражаются. Со своими же. И в этот раз так будет. Раз схема рабочая, зачем её менять? Ни к чему. Кровавую баню устроят, да похлеще, чем при Сталине. Всех – в замес, всех – в общий котёл. И здоровых, и хворых. И добрых, и злых. И женщин, и детей. Всех, без разбора! Им-то что по большому счёту надо? Чтобы солдат много было, безвольных, тупых, исполнительных. Чтобы на бойню с развесёлой песней шли. А если и нет войны, чтобы детальки на заводах без устали штамповали за сущие копейки. А где их сейчас взять, солдат-то? Из тех, кто от армии бегает? Да у нас даже у тех, кто не бегает, у каждого второго указательный палец кривой, к курку у Калашникова подобраться не может без посторонней помощи. Поэтому исход будет простой и единственно возможный. Расчеловечат нас. Вот увидите. Превратят нас в безвольное человеческое ГМО. И вышки пять-джи будут играть здесь ключевую роль. Прохер, что с тобой?

Прохор сидел сам не свой, только не пламенные речи Моргенштерна были тому виной:

– Да сам не знаю, что. Не берёт.

– Что не берёт? – проморгался Моргенштерн.

– Водка не берёт. Совсем.

– Кха-кха, – заметил Трухлявый.

– А тебя чем там лечили-то? В больничке? – укоризненно, с вызовом посмотрел Моргенштерн.

– Да откуда мне знать, я вообще без сознания был, – пожал плечами Прохор.

– То-то и оно! – Моргенштерн поднял указательный палец вверх. – Похоже, началось! А надо было, Прохер, смотреть, что они тебе там вкалывают. Чем пичкают. Глядеть в оба, составы изучать, из чего сделано. То, что ты к водке охладел – их рук дело. И это – только начало. А завтра утром, без пятнадцати десять, будешь уже стоять перед офисом на Ленина, 26.

– Зачем это, стоять? – удивился Прохор.

– Как зачем? В партию вступать! В распрекрасную партию! Исключительно добровольно, по собственной инициативе, – торжествующе разъяснил Моргенштерн.

Прохор вскочил. Схватил бутылку с остатками водки на донышке, затряс ею в окружающем пространстве.

– Да это не в больнице дело! Это всё из-за водки! Недаром же они стеллажи переставили. Запутать хотят! А сами палёнкой втихаря торгуют да таким простодырым, как я, подсовывают. Думают, я не замечу! Нормально!

И Прохор вместе с бутылкой устремился из уютной возлетрубной темени обратно в город, подсвеченный тысячами разноцветных лампочек.

***

– Надень маску! – рявкнул неприветливый Колюн.

– Соси смазку! – дерзко ответил Прохор, размахивая дёрганными суставами, ворвался в магазин. Но побежал не к стеллажу, а прямиком к кассам.

– Что же вы, сучки, делаете, а? Как же вам не стыдно?

– Мы? – удивилась Жанна.

– Сучки? – подключилась Снежана.

– А что случилось-то, Проша? – поинтересовалась Жанна.

– Вы хоть смотрите, чем торгуете? Состав-то читаете? – не унимался Прохор.

– А что его читать-то? – изумилась Снежана. – Водка как водка! Спирт, пшено и….

– …И дихлофос! – встрял в разговор Колюн и единственный на весь магазин гнусно заржал. Вопросительно кивнул Жанне: мол, может, я того, выкину из магазина этого тошнотика. Но та отставила.

– Нормально! Вот с этого всё и начинается! Ну, как же вы так! Ну если на вас надежды нет, то кому еще верить в этом городе? Мэру что ли? – запричитал Прохор. – Состав! Состав читать надо! И если что найдете там непотребное, предупреждать!

– А что там может быть непотребного? – удивленная Снежана выхватила из рук Прохора бутылку, бегло взглянула на этикетку, принюхалась. Водка не пахла, и известно, почему – выдохлась.

– Давай дадим другую, только успокойся, не бузи, – сделала предсказуемый шаг к примирению Жанна.

– Двадцать два ноль две, – ехидно заметил Колюн, показывая на наручные командирские часы.

– Ой, да ладно тебе. Пробьём вместо сырников, а я завтра за них рассчитаюсь, – сказала, как отрезала, Снежана.

Почувствовав в руках жгущий лёд водочного стекла, Прохор успокоился, подобрел. Только поинтересовался:

– Девочки, а знаете, что такое пять-джи?

– Пять-джин? – переспросила Снежана.

– Точка Джи? – переспросила Жанна.

– Кок-Джангак? – переспросил скучающий по Бишкеку за третьей кассой Нурбек.

– Всё с вами ясно, – выдохнул Прохор. – Чтоб вас женихи за версту обходили.

Постоял, помолчал, ткнул пальцем в киргиза:

– А твои бараны чтобы по всей степи разбежались, врассыпную. От дурака такого, подальше!

В дверях столкнулся с Колюном. Тот, ухмыляясь, спросил:

– Гандон?

Прохор кивнул головой и громогласно подтвердил:

– Гандон! Штопанный!

Как только дверь магазина распахнулась, Прохор ощутил такой мощный пинок под зад, что с грохотом покатился по ступеням, зацокал по ним, будто сбежавший со стола шарик от пинг-понга. Завершил полёт, перевернулся на спину. Бутылка целёхонька. Экспериментальным путём нащупал простую истину. Гандона Колюн ещё мог простить. А вот штопанного – уже нет.

Сверкала в ночи вывеска «Семейный». Прохор впервые задумался, почему ходит именно сюда. Из семейного у него были только трусы: потёртые, застиранные до полупросвечивающего состояния, выглядывающие в эту самую минуту из-под брюк, что разошлись от падения по шву.

Прохора это смутило едва. Брюки не кондом, как-нибудь заштопаем. Он поднялся и в обнимку с холодной драгоценностью побрёл к трубам теплоэнергоцентрали.

***

– Ну, и какие там могут быть ужасные последствия от прививки? – Семицветик ловко отгрызла нитку и передала только что зашитые брюки Прохору. Тот едва заметно поклонился в ответ и получил встречную, преимущественно беззубую улыбку.

– Да самые разные, – не унимался Моргенштерн. – Тебе могут вживить чип. Встроиться в твой ДНК. Подавить твою волю. Управлять тобой. Творить с тобой всякие безумства, какие фашистам не снились. Это если со зла. А не со зла – так кто эту вакцину проверял? Как она покажет себя? Не сейчас, а со временем? А вдруг слабоумие? Рак? Бесплодие?

– Во-о-от! – протянула Семицветик. – Дошли до самой сути! За ум ничего не скажу, он и так не каждому дан, особенно тем, кто любит об этом поговорить. С раком тоже всё понятно – это наказание Божье. Но вот бесплодие – это действительно важно!

– Ой, тебе ли беспокоиться? – поёрничал Моргенштерн.

Штырь поднялся с места, хрустнули косточки на его крепких пальцах. Но Семицветик выставила вперед указательный палец, погрозила им и определенно конкретно заметила:

– Только попробуй!

Штырь покорно уселся на своё место. Оказалось, что если его попросить не бить, то он и не станет. Чудеса…

– Расчеловечивание они начнут с водки, – безапелляционно заявил Моргенштерн. – Воли в нас и так мало, на этикетки мы никогда не смотрим, а поднимем шум – кто нас услышит? Алкаши и есть алкаши. Бузят себе что-то там между собой. Мы для них – самый удобный пэр-со-нал. Вон, на нём уже эксперимент