ни днем, ни ночью. Он постоянно напоминал о себе, как ноющая боль. Розали знала, что Эмиль тоже тревожится, но он никогда не говорил об этом вслух, не делился с женой своими опасениями, а ей не хватало утешения, которое могли бы дать разговоры с ним.

Эмиль, хороший муж и отец, никогда не проявлял своих чувств открыто, считая это слабостью. Поэтому от детей он получал уважение, но не привязанность. Розали его очень любила когда-то и продолжала любить сейчас, но он ясно дал понять, что проявления этой любви неуместны, и поэтому всю свою нежность Розали обратила к детям, получая от них ответную ласку. Дни после капитуляции армии при Меце и Седане превратились в недели, потом в месяцы, а известий ни от Жоржа, ни от Марселя не было. Тысячи убитых, еще тысячи попавших в плен, и Розали, не зная ничего о сыновьях, страдала по ним обоим.

Наконец закончилась осада и были согласованы условия перемирия. Эмиль Сен-Клер стремился вернуться в Париж. Он терпеть не мог бездеятельность, и даже обычный отпуск с семьей на два месяца в деревне напрягал его до предела. Когда он чувствовал, что спокойная жизнь засасывает, то возвращался на пару дней в Париж, оставив семью наслаждаться покоем Сент-Этьена. Однако из-за войны два месяца превратились почти в восемь, и Эмиль Сен-Клер был готов сгореть от ярости и досады. Точно лев по клетке, расхаживал он по дому и саду, думая о том, как вернуться в любимый Париж к своей всепоглощающей работе — перестройке города.

У Луи-Наполеона были гигантские планы по переустройству столицы, и он расчистил место, снеся тесные дома и трущобные районы, чтобы на их месте создать широкие бульвары с изящными зданиями. Однако это означало, что в оставшихся трущобах скучилось еще больше народу. Для архитектора Эмиля Сен-Клера все это предопределяло более чем полную занятость. Проекты он составлял простые, но добротные, и хотя ни одно из главных общественных зданий не было построено им, комфорт новых домов, раскинувшихся на западном краю Парижа, во многом был его детищем. В результате семья Сен-Клеров вскоре отлично устроилась в двухэтажном сером здании на тихой улице, авеню Сент-Анн в округе Пасси, а еще Сен-Клеру принадлежала кое-какая недвижимость на Монмартре, что добавляло ему если не престиж, то доход.

Он был рад, что его родным не пришлось переносить опасности и лишения осады, но сейчас заключен мир, и Эмиль, не теряя времени, организовал возвращение семьи в Париж, при этом известив домоправителя, а также свое архитектурное бюро.

«Я решил, что мы все должны вернуться в Париж, — сообщил Эмиль Розали. — Я не могу больше находиться вдали от работы, и также не могу оставить тебя с девочками в Сент-Этьене без защиты. Хотя война закончилась, страна не свободна от немецкой оккупации. Повсюду запросто разгуливают прусские солдаты, и это очень опасно. В Париже вам будет надежнее».

Он говорил убежденно, с верой в собственную правоту. Розали не была так уверена, но после робких, не принятых мужем возражений она его решение приняла. Ее место рядом с ним, а в такие смутные времена семья не должна разделяться. Она ждала вестей от Жоржа и Марселя, и, казалось, вероятнее получить их в столичном городе, а не в глухой провинции. Эти рассуждения в конечном счете и заставили ее согласиться с планом мужа.

Эмиль съездил в штаб немецких войск, преграждающих путь из Сент-Этьена, и попросил разрешения на возвращение семьи в Париж. Его с холодной вежливостью принял майор Шаффер, которому и было адресовано заявление. Офицер подчеркнул, что многие парижане после снятия осады, наоборот, изо всех сил стараются покинуть истерзанную войной столицу. Он предостерег об опасности подобного путешествия, тем более что железные дороги в полном объеме не восстановлены и ехать придется на лошадях. Тем не менее Сен-Клер остался непреклонен. В конце концов майор Шаффер пожал плечами и подписал необходимые бумаги. С ними Эмиль триумфально вернулся домой.

«Все устроено! — крикнул он с порога. — Через два дня едем в Париж».

Но когда карета, качаясь, выехала из ворот Сент-Этьена, оставив позади безопасность и уют, Розали не удержалась от вздоха сожаления и не смогла подавить ползучий страх, мол, не будет все в Париже хорошо, когда они приедут. Сейчас до города оставалось лишь несколько миль, и ей хотелось оттянуть критический момент въезда в Париж.

— Ты не думаешь, дорогой, что нам лучше заночевать здесь? — попробовала она предложить, озабоченно глядя в окно на свинцовое небо. — Если опять пойдет снег, можем попасть в метель и насмерть замерзнуть.

Губы ее мужа сжались в прямую линию. Он вынул из кармана очки в золотой оправе и, водрузив их на нос, холодно поглядел на жену поверх стекол. Такая у него была привычка, когда он чувствовал вызов своему авторитету, и практически не бывало случая, чтобы под этим тусклым взглядом его жена продолжала бы возражать.

— Я не склонен думать, что вероятность этого велика, — сказал он. — Ты знаешь, что мы уже почти на месте, и я уверен, что детям будет лучше ночевать в собственных кроватях, а не третью ночь подряд — в деревенской гостинице.

Розали не успела ответить — открылась дверь и вошла служанка с подносом, на котором стояли горячий шоколад, пустые чашки, тарелки с кусками жареной курятины, хлебом и сыром. Поставив поднос на стол, служанка удалилась, не произнеся ни слова. Мари-Жанна разлила шоколад по чашкам, и девочки благодарно взяли их, согревая руки перед тем, как начать пить.

— Снег идет! — вдруг крикнула Луиза и, поставив чашку возле решетки, подбежала к окну.

Элен присоединилась к младшей сестренке, и, встав рядышком коленками на скамеечку, девочки прижались носами к стеклу, глядя, как большие белые хлопья медленно планируют с неба и ложатся белой мантией на булыжники двора и плиты расположенной неподалеку конюшни. Со снегопадом наступили сумерки, и Розали с огромным облегчением услышала, что Эмиль, отказавшись от своего прежнего решения ехать любой ценой дальше, заказывает постели на ночь.

— Отойдите от окна и пейте шоколад, пока он окончательно не остыл, — велела она дочерям, и они неохотно вернулись к камину.

Розали решила задернуть тяжелые шторы, оставив ночь снаружи. Однако в тот момент, когда она подняла руку, снизу послышался стук копыт — подъехал взвод солдат. С криками и смехом они спешились и заколотили в дверь гостиницы.

Розали поспешно задернула шторы и постаралась отвлечь девочек от шума снаружи. Последние месяцы она тщательно их оберегала от вестей о войне, а теперь из-за решимости Эмиля