Склонившись поближе к одной из полок, я ужаснулся той изощренной изобретательности, с которой пытливый инфестат надругался над покойником. Юный парень, вряд ли сильно старше восемнадцати лет, лежал на нижнем ярусе, бесстрастно взирая на полотно деревянного щита над собой. Когда я попал в поле его зрения, он медленно моргнул и с величайшим трудом перевел на меня взгляд иссохших глаз. Н-да-а, картина не для слабонервных… Похоже, тут каждый кусок мяса накачан некроэфиром, потому что в воздухе не витает даже намека на запах разложения.

Поборов приступ брезгливости, я потрогал кривой толстый шов, соединяющий дополнительную пару рук с телом бедолаги. Они не только отличались по цвету кожи, но и, судя по толщине запястий, некогда принадлежали миниатюрной женщине. Губы у трупа были срезаны, а вместо зубов через определенные промежутки торчали длинные металлические клыки, загнутые на манер волчьих. А по всему остальному телу уродливыми змеями вились дорожки грубых шрамов, намекающих, что противоестественное вмешательство затронуло заодно и кости с суставами.

Не знаю, что намеревались сделать из этого несчастного. Если боевую единицу, то вряд ли сие начинание увенчалось успехом. А если пугало, вызывающее приступ тошноты и дурноты, то вышло отменно… Отстранившись, я побрел дальше, жалея, что у меня в кофре ИК-Б не завалялось еще одной упаковки жвачки. Она бы мне пригодилась…

В следующий раз мое внимание привлекли сразу несколько тел, в чертах которых просматривалось что-то совсем уж чуждое человеку. Рассмотрев их поближе, я быстро узнал в трупах изуродованные подобия тех звероподобных упырей, встреченных мной в некромантском борделе. У них были такие же вытянутые пасти, заостренные зубы, и непропорционально длинные конечности. Вот только эти экземпляры выглядели так, будто прошли по пути чудовищной трансформации значительно дальше.

Ушные раковины у ближайшего изуродованного мертвеца отчетливо заострились и переместились выше, нос деформировался, вытянувшись вслед за отросшими челюстями, а зрачки сузились, превратившись в пару узких щелок. А вот его сосед, наоборот, красовался плоской мордой, как у бульдога, но клыки имел такой длинны, что нижние вонзались ему в нос, а верхние в подбородок. Под неестественно серой кожей неподвижных существ, покрытой редким, но толстым волосом, просматривались ассиметричные бугры мышечной ткани, а некоторые суставы выглядели… кхм… Даже не знаю, какими словами это можно описать. Будто бы сумасшедший творец пытался перестроить их под какие-то иные функции, отличные от тех, которые подарила нам природа. Но так и забросил свое начинание на середине пути.

Вот у этого чудища с верхней полки, например, коленные чашечки увеличились в размерах, а кости голени значительно укоротились. Ступни же изогнулись и удлинились таким образом, что пятки стали похожи на собачьи. А у другого отродья пальцы на руках срослись попарно, укрывшись панцирями мощных ногтевых пластин. У следующей жертвы бесчеловечных экспериментов мясо на грудине разошлось в стороны под давлением килевидного костяного нароста, а живот обзавелся странными бороздами, став похожим на брюшко насекомого.

По сути, все эти твари заметно отличались друг от друга, будто упорный вивисектор предпринимал десятки попыток, в поисках оптимальной формы для них. И чем дольше я бродил по заваленному плотью залу, тем более осмысленными и законченными мне казались плоды этих отвратительных изысканий. На последних занятых полках лежали уже не просто хаотично изуродованные твари, а прямо какие-то лысые вервольфы, совмещающие в себе одновременно и людские, и звериные черты.

На таких страхолюдин смотреть было по-настоящему жутко. Сухопарые, рельефные, без капли жира, они вынуждали сердце пугливо сжиматься от опасения, что любое мое неосторожное движение их разбудит. Я помнил, как легко человекообразный упырь в борделе вскрыл когтями мой ИК-Б, помнил, с какой силой сжимались его лапы, плюща сегменты бронированных элементов костюма. Эти же чудища, застывшие на широких деревянных полках, были раза в два крупнее и мощнее, а их когти размерами превосходили даже медвежьи. Если они сейчас восстанут, то вряд ли меня спасет хоть что-нибудь…

Но клыкастые монстры, слава богу, оставались недвижимы. Они лежали устрашающими тушами, представляя собой олицетворение величия смерти и презрения инфестатов к естественному порядку вещей. С нашим появлением в этом мире исчезла та нерушимая грань, за которую мог сбежать от своих прижизненных проблем каждый человек. Отныне выдернуть душу из мира мертвых и заставить ее работать на себя или отвечать на вопросы стало слишком легко. Но это оказался далеко не предел возможностей некромантов…

«Они куклы, плоть которых изменил некроэфир. Сильные, быстрые и безжалостные…» — воскресли в моей памяти слова Изюма, вновь порождая мелкую дрожь омерзения по всему телу. Что же это за дрянь, носителем которой мы стали? Если дар способен творить такое, то какие еще потаенные грани он в себе скрывает? Что станет с человечеством, когда вскроются остальные наши таланты? Черт, даже думать об этом не хочется… тем более сейчас.

Пройдя длинный коридор с полками, из которых пустовали лишь несколько штук, я попал в какой-то странный зал неопределенного назначения. Первым, что бросилось мне в глаза, стали смятые упаковки из-под чипсов, напиханные где попало. Похоже, здешний обитатель во время создания своих монстров «якорился» сырными снеками. А то что именно здесь он и проводил эти жуткие трансформации с мертвой плотью, у меня отпали всякие сомнения. Ведь помимо пачек от сухих закусок я приметил и другие довольно характерные штуковины…

Несколько пустующих медицинских каталок с ремнями для фиксации, причем, весьма современных, раскладывающихся в разные положения от сидячего до лежачего. Шкафы с целыми шеренгами ампул, баночек, почковидных тазиков и хирургических инструментов. У стены стоял полноценный патологоанатомический стол из «нержавейки» с двумя секциями, раковиной и сифонами для слива крови. Поскольку на заброшенном заводе наблюдались некоторые проблемы с подачей воды, то под потолком инфестат-аккуратист подвесил еще и пластиковый резервуар с гибким шлангом. Чистоту, стало быть, любит. Так и представил, как куклы с ведрами на речку бегали, наполняя емкость после каждой уборки в этой импровизированной секционной…

Миновав прозекторскую и дойдя до Т-образного разветвления коридора, я намеревался сначала исследовать правую сторону, откуда на меня смотрели закопченные зёвы пары огромных печей. Но ядреная смесь из паники, страха и отчаянья, коснувшаяся моего дара, вынудила остановиться. Я замер как вкопанный, к своему стыду смакуя эти чувства, а затем медленно развернулся туда, откуда они исходили. Левое ответвление коридора преграждала старая гермодверь, просверленная в нескольких местах насквозь. То ли для лучшей вентиляции, то ли чтобы контролировать пленников, запертых в той половине.

Я подошел ближе и услышал робкие приглушенные разговоры, чей-то тихий плач и периодически повторяющиеся болезненные всхлипывания. Там были люди. Десятки несчастных узников инфестата, обреченные стать сырьем для его безумных экспериментов. Надо их вывести из этого жуткого места…

Я уже потянулся к штурвалу гермозатвора, но остановил себя, когда заметил подвешенный на потолке белый колпак сигнализации, от которого провода шли прямо к двери. Дальнейший беглый осмотр помещения выявил несколько алюминиевых баллонов, соединенных между собой трубками, узкими гофрами и кабелями. Та-а-ак… пожалуй, мне пора на выход. Что-то вся эта конструкция подозрительно напоминает систему самоликвидации. Поэтому первыми сюда нужно пускать саперов, а не самовольно шататься, рискуя подорвать себя и все улики. Да и опустошенный мной инфестат, неровен час, очухается. Первым делом, конечно, он все равно наткнется на меня, поскольку побежит к своим пленникам, мучаясь от ломки по некроэфиру и мечтая выжать его хотя бы капельку. Но если допустить, что он первейшим делом решит тут все поднять на воздух? Не стоит этого подонка одного оставлять.