Проходя мимо здания окружного суда, он взглянул на треугольный фронтон и в который раз прочитал выбитые над капителями строки: «Истинное правосудие – самая надежная опора хорошего правительства».

Безмолвно согласившись с этим, он ускорил шаги. Уголовный суд находился в доме номер 100 по Сентрал-стрит. Прокуратура – сиамский близнец суда – неотъемлемо примыкала к нему сзади, занимая этаж в доме номер 155 по Леонард-стрит. Вход в нее находился тут же, за углом. Войдя в вестибюль, он поздоровался с Джерри, дежурным полицейским, сидевшим за столиком.

– Доброе утро, мистер Белл, – ответил Джерри. – Утро-то и впрямь чудесное, а?

– Чудесное, – неуверенно ответил Хэнк, недоумевая, почему люди всегда ассоциируют летнюю жару с красотой.

– Если только не будет дождя, – продолжал с сомнением Джерри, когда Хэнк уже направился к лифту. По неизвестной Хэнку причине лифтерами в прокуратуре работали только пожилые женщины. Фанни, седовласый эльф, называвшая по именам прокурора и его помощников и даже судей, но холодно величавшая «мистером» коменданта здания, остановила перед ним свою кабину, распахнула дверцу, сказала: «Доброе утро, Хэнк!» и выглянула в коридор.

– Доброе утро, Фанни, – ответил он.

– Подходящий денек для убийства, а? – заметила она, закрыв дверцы и вернувшись к пульту управления.

Хэнк улыбнулся, но промолчал. Лифт бесшумно устремился вверх.

– Шестой! – воскликнула Фанни, словно играя в бинго. Она открыла дверцы, и Хэнк вышел в коридор.

У окна с видом на Сентрал-стрит и на автомобильную стоянку стоял столик дежурного шестого этажа, совершенно теряясь среди мраморного величия громадного коридора, который темным туннелем уходил по направлению к следственному бюро криминалистического отдела в самом дальнем его конце. Коридор был без окон и узкие полоски света, падавшие из шахт с лифтами, делили его на три равные части. За холлом мрамор сменялся серыми стенами с массивными табличками уборных и островками электрического света, возникающими, подобно часовым, через равные интервалы. В холле Хэнк ускорил шаги. Коридор всегда нагонял на него уныние. Он не любил думать о законе как о чем-то холодном и бездушном. Для него закон был чем-то человечным, созданным человеком ради человека, а коридор иногда казался ему беспощадной дорогой в ад.

У дверей бюро сидел прикомандированный к прокуратуре сыщик первого класса Дэйв Липшитц.

«Хэнк!» – сказал он, здороваясь, и Хэнк в ответ назвал его Дэйвом. Затем Хэнк повернул направо, миновал дверь с надписью: «Вход воспрещен» и вошел в свой кабинет – точную копию всех других кабинетов, которые занимали на этом этаже помощники прокурора. Перед кабинетом располагалась крохотная приемная. Там стояло четыре жестких стула с прямыми спинками, словно призраки, играющие в бридж. Хэнк прошел в кабинет, прямоугольную комнату, двенадцать на пятнадцать футов, с окнами в дальнем конце. Там стоял его стол с кожаным креслом. В одном углу помещалась вешалка, в другом – металлический шкаф для хранения документов. Перед столом стояло два деревянных кресла.

Хэнк снял шляпу и повесил ее на крючок. Потом открыл оба окна, чтобы впустить в комнату хоть немного свежего воздуха с опаленной солнцем улицы. Окна в криминалистическом отделе были особые – с металлической сеткой между двумя стеклами – и открывались они не больше, чем на шесть дюймов. Разбить такое окно или попытаться выброситься из него было невозможно. Вряд ли такие предосторожности были действительно необходимы. За восемь лет, которые Хэнк здесь проработал, он ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь пытался выброситься из окна. Впрочем, им приходилось здесь иметь дело с людьми отчаявшимися, для которых самоубийство нередко казалось предпочтительней смерти на электрическом стуле.

Раскрытые окна лишь ненамного понизили температуру в маленькой комнате. Хэнк снял пиджак и повесил его на спинку стула. Как всегда летом, когда с утра не было посетителей, он снял галстук, расстегнул воротничок рубашки и засучил рукава. Потом уселся за стол и потянулся к телефону, твердо намереваясь позвонить в машинописное бюро и попросить прислать машинистку. Но тут он заколебался и совершенно неожиданно для себя набрал номер дежурного.

– Слушаю.

– Дэйв?

– Да, кто говорит?

– Хэнк. Нельзя ли послать за кофе?

– В такую рань? В чем дело? Повеселились вчера вечером?

– Нет. Просто слишком уж жарко. Хочу войти в работу постепенно, а не прыгать в нее как с трамплина.

– У вас ведь завтра в суде дело Тэлли, так?

– Да, – ответил Хэнк.

– И вы за него не волнуетесь?

– Нисколько.

– Я слыхал, что адвокаты собираются выдвинуть версию непредумышленного убийства.

– Откуда вам это известно?

– Ну, не зря же я сыщик, а? Так как же, правильно я говорю?

– Правильно, – сказал Хэнк.

– То-то же. Ну, так я пошлю за кофе. Со сливками и с одной порцией сахара. Да и себе, пожалуй, возьму чашечку заодно.

– Послушайте, Дэйв, когда принесут кофе, просто пошлите его наверх. Звонить не обязательно.

– Есть! – сказал Дэйв и повесил трубку.

Хэнк тоже повесил трубку и глубоко вздохнул. Надо было бы позвонить в машинописное бюро. С другой стороны, торопиться необязательно, а стоит только перепечатать свой материал – и день превратится в скучную рутину ожидания завтрашнего суда. Да и дело это не представляет собой ничего интересного. Межкабинетная агентура Дэйва не ошиблась: защита действительно собиралась сразу признать непредумышленное убийство. Так что суд закончится, не успев начаться. Если только кто-нибудь не подложит в здание суда бомбу, то завтрашний день будет таким же неинтересным, каким обещает быть сегодняшний и, по-видимому, таким же жарким. После процесса Тэлли ему поручат какое-нибудь новое дело, он подготовит обвинение, выступит в суде, представляя народ, и либо выиграет, либо проиграет, а потом будет ожидать следующего дела, потом еще следующего...

«Да что это такое со мной творится? – подумал Хэнк. – Веду себя, как рабочий, уставший закручивать гайки на конвейере. А ведь я люблю свою работу. Я компетентный юрист и не ищу ни газетных сенсаций, ни громкой известности. Политическая карьера меня не интересует. Работаю в прокуратуре не потому, что я бездарность, а потому, что мне нравится представлять в суде граждан этого округа. Почему же в это утро все как-то не ладится?»

Он повернул кресло к окну, к жаркому голубому небу.

«Ерунда! – подумал он. – Это все из-за неба, из-за жаркой погоды, когда хочется думать не о работе, а о лодках и пляжах». Улыбнувшись, он повернулся к столу и снял телефонную трубку. На этот раз сразу, без колебаний набрал номер, срочно попросил прислать машинистку и стал перечитывать свои заметки, кое-что на