— По ко́ням! — закричал чернявый.

И все кинулись за парты.

Вошла учительница. Волосы у нее были седые, собранные в большой узел на затылке. Но сама она двигалась легко, и походка у нее была совсем девичья.

Класс вскочил ладно и вдруг. По тому, с каким удовольствием и треском выполнен был закон встречи, можно было догадаться, что учительница строга, но любима.

— Доброе утро! — сказала учительница таким неожиданно молодым голосом, что новичок вскинул на нее удивленные глаза.

— Драс-сте, Докия Ласьна!.. Здравствуйте, Евдокия Власьевна! — хором закричал класс. — А у нас новенький в классе!

— Знаю, знаю, садитесь! — Она стояла, опершись ладонями о край стола, закинув голову, словно волосы оттягивали ее назад, и оглядывала класс. — Садитесь, садитесь! — повторяла она.

Все опустились на места.

Но когда Евдокия Власьевна стала спрашивать фамилию новенького, чтобы занести в журнал, и новичок поднялся на задней парте и назвал себя, весь класс всколыхнулся…

— Черемыш, — негромко, но внятно произнес новичок. — Черемыш Геннадий, — отчетливо повторил он.

И, за исключением детдомовских, которые теперь торжествующе оглядывали класс, все разом обернулись к задней парте.

— Черемыш?!

— У, какая у тебя фамилия знаменитая! — сказала Евдокия Власьевна. — Не родственник тому? — Она показала пальцем на потолок.

— Это мой брат, — ответил мальчик, потупившись, и так зарумянился, что даже стриженая макушка его порозовела сквозь колючую белесоватую стернь волос.

— Вот как?! В самом деле?.. Родной брат! Это хорошо! Это хорошо! Таким братом гордиться можно. И не только тебе — всем нам. Ну, ребята, надо будет подтянуться. А то если наш Черемыш так же быстро и высоко заберется в науках, как его брат — в небе, то нам за ним не угнаться. Ну, а теперь довольно шуметь. Тишина! Плинтусов, сядь! Где твое место? Как это ты успел на задней парте очутиться? Это что за новоселье?

Багровощекий увалень оказался застигнутым во время перебежки.

Плинтусу не терпелось расспросить новичка о его прославленном брате, и он решил незаметно подсесть к Черемышу.

— Я теперь тут навсегда буду сидеть, Евдокия Власьевна! — закричал Плинтус.

— Почему же вас там трое на парте?

— Потому что, Евдокия Власьевна… новенький, вот, Евдокия Власьевна, место занял… А я еще на той неделе сюда собирался пересесть, Евдокия Власьевна. Ничего, нам, Евдокия Власьевна, втроем не тесно, мы как-нибудь…

— Марш, марш на место! — сказала Евдокия Власьевна, хлопая рукой по столу. — Живо отсаживайся! Плинтусов, это я тебе говорю. Что ты Званцева выселяешь с его законного места? Это ты там лишний.

Плинтус с неохотой покинул парту Черемыша и Званцева и, переваливаясь, побрел восвояси.

— Скопление мятежников рассеяно, — громким шепотом возвестил чернявый.

Плинтус зло плюхнулся на свою парту. По классу пробежали смешки.

— Лукашин, — строго сказала Евдокия Власьевна, — может быть, обойдемся без твоих примечаний?

Затихло. Но через минуту Званцев получил записку от настойчивого толстяка:

«Колька! Давай меняться впересадку. Ты на мое место, а я на твое. Тебе же выгода: у вас парта со скрипом. Как урок, так двинуться нельзя. А с моего места даже каланчу напротив видно. Жду ответа. Ф. П.»

Но Званцев, обычно такой сговорчивый, на этот раз только язык показал.

— Ладно, ладно! — погрозил ему Плинтус. — Припомнишь у меня…

Но тут его вызвала Евдокия Власьевна. Пыхтя и багровея, поплелся он к карте.

Черемыш тем временем поглядывал в окно. Тихий городок лежал за стеклами. Белесоватое северное небо. Свежие бревенчатые срубы. Кирпичное здание с флагом и портретами вождей на фронтоне: райсовет. Высокие ели росли прямо на улице. Город был невелик. Бор смотрел уже из-за ближних домов.

Везли лес. Бревна, огромные рыжие стволы мачтовых сосен, ползли на разъятых дрогах: от передка, где, правя, сидел возчик, до задних колес — чуть не верста!

От окна новичка отвлек солнечный заяц. Заяц вспрыгнул на парту, скользнул по гимнастерке, соскочил на стену. Потом радужное пятнышко мазнуло Черемыша по макушке. И все увидели, как в стриженых ершистых волосках забегали на мгновение оранжевые, красные, зеленые, фиолетовые искорки. Сзади тихо засмеялись. Новичок оглянулся и зажмурился: зайчик, слепя, задел его глаз, вильнул, заметался и совсем погас. Но Черемыш, уколотый лучом в глаз, заметил зеркальце, вспыхнувшее в руках маленькой ученицы. Она быстро отвернулась, насмешливо сморщив нос и передернув озорными колючими плечиками. Это она донимала новичка. Солидная ее соседка, староста класса, осуждающе качала головой. Но ей и самой было смешно.

Вообще нелегко было в этот урок сохранить порядок в классе. Все украдкой то и дело поглядывали на новичка. Шутка ли сказать — родной брат Климентия Черемыша! Кто бы мог подумать? Такой с виду неказистый, а брат!..

Евдокия Власьевна тем временем спрашивала незадачливого Плинтуса, уныло стоявшего возле карты:

— Ну, о чем ты читал сегодня к уроку, Плинтусов?

— О реках Сибири, — убитым голосом отвечал Плинтус.

— Ну, расскажи нам.

— В Сибири есть реки, — начал Плинтус довольно уверенно, — они текут и впадают…

Молчание.

— Ну, какие же это реки?

— Реки в Сибири ужасно глубокие, — тяжело вздохнул Плинтус.

— А вот это какая река? — спросила Евдокия Власьевна, тронув карту указкой.

Плинтус молчал, беспомощно водя пальцем по одной из толстых синих прожилок на карте. Новичок поднял руку.

— Ин-ди-гир-ка, — отчеканил новичок.

— Правильно, Черемыш, — улыбнулась Евдокия Власьевна. — Еще бы Индигирку тебе не знать: как раз на трассе у брата была.

И все посмотрели на карту. Карта была потрепанная, старая. На ней виднелись следы потайного карандаша, слабо начертавшего наименования «немых» городов и рек. Бумага кое-где отстала от полотна, запузырилась и лопнула, образовав горы и возвышенности там, где значилась равнина… Все посмотрели на эту десятки раз виденную, уже заученную карту и словно впервые разглядели ее, на ней будто проступило что-то… Стали видны бесконечные глухие дали тайги, километры, километры, километры просторов, и нескончаемые льды, и ветры, и расстояния…

И над всем этим провел в небе свой самолет Климентий Черемыш, знаменитый советский летчик.

Все посмотрели на карту и ужаснулись, как велика земля, как труден был подвиг…

И это совершил брат вон того стриженого мальчика, что сидел теперь на задней парте рядом с Колькой Званцевым.

Тоже Черемыш, только Геннадий, Гешка. И с виду совсем обыкновенный мальчик. Пожалуй, Плинтус его одной рукой одолеет.

— Вот сколько славы у нас на карте, ребята, куда ни посмотришь! — сказала своим певучим голосом Евдокия Власьевна и задумчиво обернулась к доске. — Двадцать семь лет я у этой карты стою… И я за это время изменилась, и карта другая стала. И по всей этой