Шрифт:
Закладка:
И я остро ощутила, буквально кожей почувствовала это счастье.
Огромное, тёплое, пульсирующее.
Такое, о котором я даже не мечтала, но которое сейчас было вот здесь, со мной, в старой «копейке», заполненной ветром, песком и благодатью. Такое же реальное, как и ладонь Ильи, мягко скользнувшая по моей шее.
Я повернулась к нему, словно спрашивая, чувствует ли он то же самое, и он улыбнулся в ответ, но тут же дёрнул бровями:
– Смотри на дорогу.
Чувствует.
В свете фар лес по обе стороны шоссе превратился в сказочную аллею – бери да рисуй, и я невольно залюбовалась тенями и тайнами.
– Занимательный факт из жизни русского живописца Ивана Шишкина хочешь? – предложила я.
– Давай.
– Помнишь самую популярную его картину?
– Да… «Шишкин лес»? «Мишки в лесу»? «Три медведя»? Ну, конфеты такие есть!
– «Утро в сосновом лесу», почти угадал, – рассмеялась я. – Но про конфеты в точку, именно благодаря им Шишкин известен в широких кругах, на фантике фрагмент этого полотна, и медведей там, кстати, четыре. Но ирония в том, что их, медведей этих, нарисовал вовсе не Шишкин, а его милый дружочек Константин Савицкий.
– Какое вероломство!
– О, там ещё бразильский сериал со стиранием подписи скипидаром и делёжкой гон…
Я не договорила, потому что фары странно моргнули, а машина неприятно дёрнулась, но тут же снова покатила по асфальту как ни в чём не бывало.
– Это что? – настороженно повернулась я к Илье.
– Клемма отходит, может… – убрав руку с моей шеи и нахмурившись, проговорил он.
Я открыла рот, чтобы спросить, нужно ли что-то сейчас с этим делать, но не успела произнести и слова: «копейка» словно подпрыгнула на невидимой кочке и тут же заглохла, погружая нас в слепую ночь.
– Тормози! – крикнул Илья, и я вдавила ногу в педаль, под жуткий скрежет шин по асфальту вглядываясь в глотающую нас черноту.
Сердце пропустило удар, дыхание сбилось, но ещё одна невидимая кочка – и свет вернулся.
Слепящей вспышкой выхватив шагнувшего на дорогу зверя.
И я вывернула руль.
Удар, хруст, звон – и темнота, в которой гаснут звёзды. Дождём полетели осколки, с истошным лязгом согнулся, лопнул металл, и стало тесно, страшно, больно, солёный привкус крови на губах, и запах, чужой, дикий запах совсем рядом, справа.
Вместо.
И звук сминающегося тела.
Смертоносный, непоправимый.
Секунды, за которые мой мир, такой полный и прекрасный, схлопнулся в точку и исчез навсегда.
Машина скатилась с дороги, упёрлась в куст и слабо дёрнулась, остановившись, и в полнейшей тишине я с пронзительным скрипом отпустила педаль тормоза.
Песок. Везде был песок.
Мы подошли к крыльцу одновременно: я с потерявшим колёсико чемоданом и рыжая кошка с полным комплектом белых лапок. Остановились у двери, тщательно друг друга осмотрели, и я молча согласилась, что она госпожа, а я раб, а значит, мне и стучать. Пробежала костяшками пальцев по деревянному полотну, прислушалась, но ответом была тишина.
– А ключей у тебя нет? – спросила я кошку, и она глянула на меня с укором, а потом котожидкостью просочилась между реек крыльца, прыгнула в траву и потрусила в обход дома.
Я хотела было последовать за ней – навстречу приключениям! – но решила всё-таки постучать ещё разок, погромче.
– Иду, иду! – послышалось изнутри.
Щёлкнул замок, дверь распахнулась – и шелестнула цветастая юбка, и сверкнул в свете тусклого северного солнца умело скрученный тюрбан, и залучились теплом глаза, и стало вдруг так хорошо. Как всегда становилось, когда в моей жизни появлялась тётя Агата.
– Мируся! – воскликнула она. – Утёнок мой! Уж думала, не увижу тебя никогда, дай обниму скорее!
Тётушка спешно стянула с рук садовые перчатки, сунула их в карман фартука и крепко прижала меня к себе, а я выдохнула ей в шею:
– Привет…
И позволила сердцу ёкнуть: с такой безусловной любовью меня не обнимала даже собственная мать.
– А теперь дай рассмотрю! – потребовала тётя Агата, обхватывая моё лицо руками, смахивая со лба чёлку, впиваясь проницательным взглядом в глаза. – Ну, – вздохнула, – что выросло, то выросло…
– Вот спасибо, умеешь ты, тётушка, пообломать крылья! – рассмеялась я.
– Мира, – проговорила она с улыбкой, но назидательно, – ты взрослая девочка, могла бы уже усвоить…
– Что красота внутри и всё такое, да, – бессовестно перебила я.
– …что красота с лёгкостью покупается в кабинете пластического хирурга, – продолжила тётя. – Но тебе это не нужно, ты и так прехорошенькая. Вижу гены Бжезинских.
– Что, правда?
Я торопливо вырвалась из тётиных объятий, перетащила чемодан через порожек и с любопытством заглянула в висящее в прихожей зеркало. Но ничего нового там не обнаружила, ни одного крошечного, едва проклюнувшегося генчика: до стати, обаяния и грации тёти Агаты мне было ещё ой как далеко, можно продолжать работать над той версией, где меня удочерили или подменили в роддоме. Или над той, где тётя жрёт младенцев на досуге, вот и весь секрет, ведьма.
– Хотя мышцу, позволяющую чхать на чужое мнение и не сравнивать себя с другими, тебе прокачать не мешало бы, – многозначительно добавила тётушка.
Ещё и мысли читает? Ну точно ведьма.
– Ой, со мной ещё кошка была, – вспомнила я, потянувшись, чтобы закрыть дверь. – Рыжая такая. Твоя?
– Эта? – Тётя Агата указала на мою недавнюю знакомую, гордо шествующую из глубин дома на кухню, хвост победной трубой. – Её зовут Делия, и она немного путешественница. Пойдём, тебя тоже покормлю, наверняка голодная.
– Да не особо…
– Не скромничай, полдня сюда добиралась. Если ты, конечно, не прилетела на частном вертолёте. Ты же не прилетела? – Тётя Агата бросила на меня какой-то странный взгляд, расшифровать который мне не удалось.
– Нет, конечно.
– Вот и чудненько. Разувайся и располагайся, а я пока на стол накрою, – распорядилась тётушка и ускользнула на кухню, а я скинула кроссовки и ступила в дом.
Ах, этот дом. Притаившийся на краю посёлка, подпирающий стеной лес, он будто бы всю жизнь ждал, когда с ним случится Агата. Расстелет вязаные коврики на полу, разбросает подушки на большом и продавленном в нужных местах, а оттого невероятно удобном диване, расставит бокалы из разноцветного стекла в антикварном серванте, превратит рассыпавшуюся печку в нарядный камин – словом, обживёт, сделает уютным, неповторимым,агатовым. О, а вон того ловца снов мы с тётей собирали вместе из найденных на озере перьев, и хрустальная ваза для выброшенных морем янтарных камушков появилась на подоконнике с моей подачи, заполнилась она, правда, уже без меня.
