захотел узнать, ему необходимо было узнать, что она не ненавидит его, не винит его в этом - хотя дважды прошлой ночью она уже говорила, что это не так, и он ей верил. Но сейчас все было иначе. Он хотел знать, что она простила его. За все. За его брак. За его ребенка. Даже за его секс. За то, что он родился мужчиной, чтобы не нести - не мог нести - всю тяжесть этого.

Ее спираль подвела их. Такое иногда случалось. Они были взрослыми и знали, что такое случается. Это была ее спираль. Но это не имело значения. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким виноватым.

Не навреди, - говорила ему мать, когда он был мальчиком. Правило врача. Ее личное золотое правило. И вот он здесь, причиняет вред женщине, которую любил.

Еще больше вреда.

В полутора кварталах от него, на углу 68-й улицы, виднелась серая высотка, построенная, вероятно, в середине шестидесятых, с банком на первом этаже и офисами наверху. Через Бродвей - "Фуд Эмпориум" и огромный кинокомплекс "Сони". И да, там были длинные синие перегородки и двое полицейских, стоявших у двери, и люди с плакатами, ходившие взад-вперед по обочине.

- Остановись позади них, - сказала она. - Я не хочу выходить прямо посреди этого балагана.

Он остановился. Она открыла дверь.

Грег положил свою руку на ее ладонь и придержал женщину, но не знал, что сказать. Он просто сидел, медленно проводя пальцами по теплой гладкой кожи ее руки, а потом она слегка улыбнулась. Он увидел, что за улыбкой скрывается беспокойство и бессонница. Глаза не могли лгать ему. Они никогда не лгали.

- Я на минутку, - сказал он. - Я могу найти место на 67-й или на Амстердаме.

- Я буду в порядке.

Она вышла и закрыла дверь, а он смотрел, как она уходит в сторону дюжины или около того людей впереди нее, двигающихся кругами по обочинам в конце квартала, а потом медленно проехал мимо нее, и она взглянула на него, но на этот раз не улыбнулась, а только закинула сумочку на плечо. Он проехал мимо пикитирующих типов, снующих по тротуару, как мухи на туше, а затем свернул за угол.

* * *

Давай, - подумала она. - Ты должна это сделать. У тебя нет выбора. У него есть жена и сын. Ты знала это, и в глубине души не верила, что он их бросит. Не раньше, чем его сын вырастет. Несмотря на то, во что ты хотела верить, и несмотря на то, что он говорил, что хотел бы сделать. - Грег был верен, как черт, по-своему. Это было одно из качеств, за которое она его любила.

В каком-то смысле было обидно, что им было так хорошо вместе. В каком-то смысле это было почти жестоко. Если бы это была просто интрижка. Если бы не было любви, заботы, нежности, совместного времяпрепровождения.

У тебя все это было, - подумала она. - А на самом деле у тебя не может быть ничего.

Она поняла, что думает о них в прошедшем времени.

Почему так?

Она посмотрела на него через окно, когда он проезжал мимо. Улыбнуться ему снова не хватило сил, хотя она знала, что он в этом нуждается. Она знала, что он чувствует. Но одна улыбка - это все, что у нее было сегодня, и она потратила эту валюту в машине.

Стук каблуков по тротуару, казалось, пронзал ее насквозь. Холодные жесткие улицы Нью-Йорка. Она поняла, что дрожит. Мимо нее промчался молодой курьер-латиноамериканец на велосипеде. Ехал не в ту сторону, против движения, да еще и по тротуару. Она бросила на него осуждающий сердитый взгляд, но он двигался слишком быстро, чтобы заметить ее недовольство, а тем более отреагировать на него.

Ее руки были холодными. Лицо раскраснелось. Она внезапно испугалась пикетчиков, которые шли впереди нее в нескольких ярдах. Несмотря на внешнюю браваду, они внушали ей страх.

А может не они, а то, зачем я сюда пришла?

Потому что это была не консультация. Это уже было по-настоящему.

Здесь должна была оборваться жизнь.

На мгновение она разозлилась на них обоих. На себя и Грега, играющих в любовь.

Нет, - подумала она. - Надо отдать дьяволу должное.

Мы не играли.

И это было самое печальное. Потому что это было нечестно. Годы в одиночестве после смерти Дэниела и ее разрушенного брака, и наконец появляется кто-то, у кого есть все, что она редко видела, и даже больше. Доброта. Заботливость. Трезвость. И он любит ее. Не просто хочет ее или хочет трахнуть, а любит ее, и она любит его в ответ так, что готова ради него на все. А потом пришлось заново узнать, что любовь ничего не защищает. Любовь была так же необходима людям, как еда и кров, но она же была и злой шуткой, обманом, и тем и другим сразу, двумя сторонами одной медали. И никогда не знаешь, когда и чем эта медаль повернется. Потому что если она не так повернется, поставит тебя между любовью и необходимостью, даже если между вами все получится, то один из вас умрет раньше другого и снова оставит тебя в одиночестве.

Вот так.

Как убийство нерожденного ребенка, их ребенка, который должен был стать прекрасной девочкой, живой и цельной, созданной из всего, что они имели вместе.

Сара даже думала, что знает, когда они зачали ее - на теплом ветреном пляже в ту ночь на Сент-Джоне всего три месяца назад, оба они были так без ума друг от друга, особенно в этом месте, когда его другая жизнь осталась далеко позади. Они были просто неразлучны, не в силах прекратить прикосновения, поглаживания, смех, все время, пока пили и ужинали. А позже они занимались любовью на берегу Карибского моря, в тепле волн, в огромном нежном лоне звезд и неба.

Что привело нас сюда.

Казалось, что они убивают саму любовь.

Перед ее взором стояла прекрасная девочка. Та, которая должна была родиться и вырасти.

И зная, что ребенок внутри нее, и уже зная опустошающую боль от ее потери, такой неожиданной, как та другая потеря столько лет назад, здесь и сейчас, на этой оживленной солнечной улице, она задавалась вопросом, как долго сможет продолжать с ним после этого.

Она убивает в себе не только ребенка, но и его отношения с ним.

Сара снова заплакала. Слезы