Я отвернулась, отойдя к окну. На улице в последнее время стало заметно холоднее. Без куртки уже лучше не выходить. Даже трава как будто поблекла. Деревья здесь не облетали, но листва как-то разом съежилась, понурилась, будто стараясь спрятаться от холодов.　

Дверь почти беззвучно закрылась за спиной Шаэла, оставляя в груди ноющую пустоту. Пустяки. Он все правильно сделал. Слишком разные миры. Слишком разное положение. Слишком…　 Только полночи не спала. Наверное, из-за того, что завтра была очередная злополучная пара по управлению пси. Вел её не сио Гиаран — а въедливый и желчный старик с выправкой военного и характером, как у ядовитой змеи ташшаль из песков планеты Набуи.　

Уж он-то не отличался ни снисходительностью, ни терпением. И за малейшие огрехи отчитывал в самых, казалось бы, учтивых выражениях так, что половина группы ходила потом, как оплеванная.　

Утром я проснулась с тяжёлым сердцем и ещё более отвратительным настроением. Я никак не могла вспомнить, что именно мне снилось. Ведь что-то очень важное. Чуждый сияющий силуэт в проёме окна. Волосы — светло-золотые и мягкие, как шелковая нить. И… глаза. Ярко-голубые, чистые и наивные. И в один миг заполнившиеся чернотой.　

Я зябко поежилась, бросившись к стулу, где лежали вещи, и замерла. В проходе коридора виднелась широко распахнутая дверь в кабинет. Хлопали раскрытые ставни. Я запахнулась в стащенный плед, лихорадочно вспоминая, как именно активировать личный щит и стоит ли вызывать подмогу. Все было тихо.　

Взошедшее солнце красило пустые улочки темно-алым. В парке Академии свистела громко птица. На подоконнике лежал букет ирисов. Свежесрезанные. Цветы пахли слишком приторно, тяжело. Я не любила такие запахи, да и сами цветы не слишком любила.　

Сердце заходилось от какого-то слепящего, почти животного ужаса. Это не может быть совпадением. Снова. Все снова повторяется.　

Почти машинально нашарив на столе наручный комм, вдавила значок контакта, уже отбрасывая в сторону испытанный страх. Сейчас он только помешает.

На том конце откликнулись быстро. Хорошо, что уже не спит.　

— Маэр, ты как, доберешься до меня? Что-то одной неохота по этой сырости тащиться…

Откашлялась, чтобы было незаметно, что голос дрожит.

— Не вопрос, подруга. Жди, скоро буду. Можешь даже не одеваться и сделать почти боевому товарищу приятное! — Весёлый голос в аппарате отогнал дурноту и позволил взять себя в руки.　

— Обойдешься, — отозвалась со смешком, — давай, бегом. Тогда, может, даже кружечку какао тебе сделаю.

— Несусь на крыльях любви, красотка! — смех друга заставил и меня невольно улыбнуться.

Улыбка, впрочем, быстро увяла, когда за спиной раздался какой-то усталый, но все ещё твердый до жёсткости голос.

— Моя дорогая, надеюсь, у вас не войдёт в привычку молчать о ваших проблемах?

Сердце пропустило удар. Каэртан сделал шаг вперёд, хмуря светло-золотые брови. Его иллюзорная внешность трещала по швам. Мужчина был зол и, очевидно, расстроен.　

Он посмотрел внимательно на букет на подоконнике. На мои чуть дрогнувшие пальцы. На сползающее покрывало.　

Обошел меня, шагнув к подоконнику и молча забирая цветы.　

Створки окна с глухим стуком захлопнулись.　

— Идите-ка оденьтесь, Иорэ. Идите-идите, я не кусаюсь, — вот этот вот пристальный, почти скорбный взгляд нужно запретить межгалактическим судом.　

Я юркнула в комнату, направляясь к шкафу, и только и услышала, как шаги проследовали на кухню. Глупо, но от одного его присутствия стало легче дышать. И сами мысли стали четкими и ясными. Эфир сейчас не поможет. Цветочник не мог не знать,　 кто я такая, а, значит, должен был защититься и скрыть все следы своего пребывания　

Раздался грохот посуды. Сиятельный адмирал ее там бьёт что ли со злости? Пришлось взять себя в руки. Сначала одежда. Темные форменные брюки, рубашка из мягкого синего шелка (приятно, когда можешь себе это позволить) и китель.　

Вышла я, как те сказочные зомби из обожаемых мальчишками в приюте комиксов — на запах. Одуряюще вкусный запах любимого какао с пенкой щекотал ноздри. А грозный и почти всемогущий псионик сидел за столом, закинув ногу за ногу, и лениво цедил из плотно закрытого стакана с трубочкой кофе — судя по запаху. Янтарные глаза прищурены. Кружка горячего какао стоит на столе, как и поджаренные тосты с маслом и ветчиной. И моя любимая творожная запеканка.　

— Доброго завтрака, — он первым нарушил молчание, с комфортом откинувшись на спинку стула, — я подумал, что тратить время в столовой вам сегодня не захочется.

— Спасибо, — нет, это просто горло перехватило от холода.

Никто никогда так не заботился обо мне. Не приручал, чтобы потом не пришлось плакать… Сейчас я готова была злостно нарушить все прежние клятвы. Так вот и продаешься за еду!　

Я подошла и накрыла его ладонь своей. Горячая.　

— Я вам очень признательна… за помощь.　

Сглотнула. Отступила назад, садясь на свой стул и грея ладони о горячую большую кружку с узором в мелкие черепушки.　

Волна тепла укутала с ног до головы, согревая. И раздался стук в дверь.

— Эгей, подруга, открывай! За это время одеться можно было раз сто!　

Никогда ещё я так сильно не хотела притвориться спящей.　

Пришлось и дверь открыть, и ещё одну кружку какао сделать. И позавтракать, чувствуя себя, как под напряжением.　 А после отправиться, наконец, на пары.

Никогда за все время с начала учебы я ещё не была так рада видеть старого Дитриха фон Кадена и слышать его скрипучий голос! Даже если он в очередной раз размазывал нашу самооценку ровным слоем по аудитории.　

— Итак, господа курсанты! Вынужден отметить, что знаете вы пока прискорбно мало, — старик　 сухо каркнул, стукнув тростью об пол и хмуря густые брови.　

Был он необычайно подвижен, несмотря на возраст. Сухощавый, подтянутый, всегда строго с иголочки одетый. Как будто шагнул с картин прошлых эпох, бывших произведением искусства задолго до начала освоения космоса.　

— Ваша лень и неумение не будут оправданием, когда вы погибните сами и погубите других из-за своей глупости! Были у меня уже такие… и не одни, — он резко выбросил трость вперёд, тыкая ею в одного из айнаров, сидящих на первой парте.　

— Вот вы, юноша! Да-да, именно　 вы! — острый длинный нос фон Кадена качнулся вперёд. — Знаете ли вы, что бывает, когда энергия выходит из-под контроля? Когда псионики теряют — он скривились тонкие сухие губы — человеческий облик, управляемые собственной силой?　

Верион — тот самый айнар, коротко по-военному кивнул, но остальные сидели, замерев, как мыши перед удавом.