у Мэлэки сигарету, потому что свои у него, похоже, кончились. Мэл просьбу проигнорировал, встал и проворно схватил со стола досье, которое упорно прятал. На обложке крупно написали имя, и Квирк с трудом, но прочел его — Кристин Фоллс. Ручка Мэла осталась на столе — блестящий черный «Паркер» с золотым, разумеется, пером, карата в двадцать два, а то и больше. Любовь к дорогим вещам была одной из немногих слабостей Мэла.

— Как Сара? — спросил Квирк и позволил себе завалиться на бок так, что плечо уперлось в дверной косяк. Голова кружилась. Все дрожало и кренилось влево. Состояние ужасное: Квирк перепил и знал: тут ничего не поможет. Оставалось лишь ждать, когда пройдет похмелье. Мэл повернулся к нему спиной и убирал досье в высокий серый шкаф.

— У нее все хорошо. Мы были на ужине у Рыцарей, и я отправил ее домой на такси.

— У Рыцарей? — выпучив глаза, переспросил Квирк.

Мэл пронзил его пустым апатичным взглядом, лишь стекла очков вспыхнули.

— У Рыцарей Святого Патрика, будто сам не знаешь!

— Да-да, конечно! закивал Квирк с таким видом, словно едва сдерживал смех. — Не обращай на меня внимания! Кстати, что ты делаешь здесь, среди мертвецов?

Мэлэки умел выкатывать глаза и вытягивать и без того длинное худое тело, словно змея, услышавшая дудку заклинателя. Далеко не впервые Квирк подивился густоте его черных волос, гладкости кожи и стальному блеску синих глаз под исцарапанными стеклами очков.

— Нужно было кое-что сделать, — ответил он. — Кое-что проверить.

— Что проверить?

Вместо ответа Мэл взглянул на Квирка, убедился, что тот сильно пьян, и в его холодных голубых глазах мелькнуло облегчение.

— Тебе нужно домой, — только и сказал он.

Квирк хотел поспорить: в конце концов морг — его территория, но снова потерял интерес и под пристальным взглядом Мэла зашагал обратно, петляя среди каталок, с трупами. Посреди помещения он споткнулся и, чтобы не упасть, потянулся к ближайшей каталке. Его угораздило стянуть простыню, и она шипящей белой лавиной сползла с каталки. Холодный липкий нейлон напоминал мантию из бледной человеческой кожи. На каталке лежала молодая стройная блондинка, некогда миловидная. Смерть не пощадила ее, и сейчас девушка была похожа на безликую статую из стеатита. Интуиция или профессиональное чутье патологоанатома подсказало имя блондинки прежде, чем Квирк взглянул на привязанную к ее ноге бирку.

— Кристин Фоллс, — прочел он. — Красивое имя.

Приглядевшись к волосам Кристин, на макушке и висках Квирк заметил отросшие темные корни. Мало того, что мертва, еще и не натуральная блондинка!

Несколько часов спустя Квирк проснулся с острым чувством надвигающейся катастрофы. Почему он лежит в морге, среди трупов? Он продрог до мозга костей, а свернувшийся набок галстук претендовал на роль удавки. Квирк сел и откашлялся. Сколько же он выпил? Сперва в «Макгонагл», потом на вечеринке Бренды Раттледж. Дверь в его кабинет была открыта. Ему ведь приснилось, что Мэл работал здесь после полуночи? Квирк свесил ноги на пол и бодро вскочил. Голова казалась легкой, словно верхушку черепа отпилили. Квирк поднял руку, поприветствовал каталки на древнеримский манер и, нетвердо ступая, вышел из морга.

Стены коридора были выкрашены в бледно-зеленый, а плинтусы и батареи покрыты бесчисленными слоями чего-то желтого, клейкого, блестящего, больше напоминающего застывшую овсянку, чем краску. Квирк остановился у подножья до нелепого широкой лестницы — в эпоху Регентства здесь располагался клуб для молодых, но состоятельных повес — и с удивлением услышал отголоски вечеринки, доносившиеся с пятого этажа. Он взялся за перила, поставил ногу на первую ступеньку и… замер. Интерны, студенты и соблазнительные медсестры — нет, спасибо, с него хватит. Тем более, он этим молодым людям не нужен. Квирк побрел по коридору. Казалось, за углом караулит похмелье со щипцами и колотушкой наготове. В комнате вахтера у высоких двойных дверей главного входа тихо играло радио. Квирк узнал группу «Инк Споте»[1] и песню «Ложь — это грех». «Святая правда!» — подумал он и начал подпевать.

Вахтера Квирк застал на крыльце: одетый в коричневый пыльник, тот курил сигарету и смотрел на серую зарю, занимающуюся над куполом здания Четырех Судов. Вахтер был шустрым очкариком со спутанными волосами и длинным носом, кончик которого то и дело шевелился. По еще темной улице проехала машина.

— Доброе утро, Вахтер! — поприветствовал Квирк.

— Мистер Квирк, вам прекрасно известно, что вахтер — только должность, а не моя фамилия! — засмеялся вахтер. Прядь тонких каштановых волос, безжалостно зачесанная назад ото лба, делала его лицо раздраженно подозрительным. Эдакий озлобленный крысенок, а не человек!

— Ясно, вы вахтер, но фамилия у вас другая, — проговорил Квирк. Из-за здания Четырех Судов выплыла туча явно с недобрым намерением затмить еще не видимое солнце. Квирк поднял ворот пиджака, вяло гадая, что стало с плащом, в котором много часов назад он начинал попойку, по крайней мере, ему казалось, что начинал. А что стало с портсигаром? — Угостите меня сигаретой? — спросил он вахтера.

— У меня только «Вудбайнс», мистер Квирк, — сказал тот и протянул пачку. Квирк взял сигарету и нагнулся к прикрытой ладонью зажигалке, смакуя слабый, нестойкий запах горящего бензина. Вон он поднял лицо к небу и глубоко вдохнул едкий дым. Как прекрасна первая за день затяжка! Щелк! — Квирк опустил крышечку зажигалки, а секундой позже надсадно закашлялся.

— Господи, Вахтер, как вы такое курите! — пролепетал Квирк. — С этими сигаретами вы со дня на день попадете ко мне на стол. Когда вскрою ваши легкие, увижу нечто похожее на копченую селедку!

Вахтер снова засмеялся, точнее, выдавил из себя хриплое хихиканье, а Квирк довольно бесцеремонно развернулся и зашагал прочь. Спускаясь по cтупенькам, он спиной чувствовал отнюдь не доброжелательный взгляд «крысенка»: очевидно, вахтер в мыслях желал ему вовсе не счастья и здоровья. Зато Квирк не почувствовал другой взгляд, меланхоличный, устремленный на него из окна пятого этажа — там горел свет и, судя по мельканию размытых силуэтов, продолжалось веселье.

Тихий летний дождь серебрил деревья на Меррион-сквер. Квирк шагал по улице, высоко подняв воротник пиджака, и старался держаться поближе к ограде, словно она могла его защитить. Для служащих было еще рано; на широкой улице ни прохожих, ни машин, и если бы не дождь, она просматривалась бы до самой Перечницы, которая с другого конца бедной Маунт-стрит всегда казалась Квирку слегка наклоненной. Над частоколом труб вился дымок. Лето почти прошло, в воздухе запахло прохладной осенью. Кто топит печь в такую рань? Неужели еще не перевелись служанки, до рассвета таскающие уголь из подвала? Квирк взглянул на высокие окна и представил: жители