Эрен хихикает, вжимаясь в мою юбку еще крепче, и прячет лицо. Ей хорошо, ведь это не ее прожигает взглядом ветеран войны, про которого ходят страшные слухи. И это не ей прилетит от хранителя нравов¹ нашей семьи, когда выяснится, что мы без сопровождения беседовали с неженатым мужчиной…

Подняв руку, генерал Кассар шевелит пальцами в воздухе, заставляя зажечься между ними золотистые искорки. Это зрелище буквально завораживает нас с сестрой, заставляя тут же забыть обо всем.

Настоящая магия! Воочию!

Даже мой страх и стеснение мгновенно отступают, вынуждая меня любоваться происходящим.

Следом золотистые всполохи окутывают пятна на мундире ветерана, превращаясь в сгустки чистого света, перемещаясь и меняясь, покуда все частички волшебства не ложатся в подставленную ладонь Кассара, формируя собой нечто совершенно новое и ни на что не похожее. Эрен вскрикивает от удовольствия, а я, кажется, даже на мгновение размыкаю губы в изумлении, не в силах оторвать глаз от магического сияния.

Свет гаснет, и мы наконец видим результат. Мундир генерала совершенно чист, а на его ладони лежит горстка неизвестных мне ягод, похожих на оранжевую малину.

— Это морошка. Попробуйте.

Я все еще с некоторой оторопью и недоумением смотрю на предлагаемое везером Кассаром угощение, в то время как Эрен, подпрыгнув на месте от нетерпения, тянется рукой к ягодам, засовывая себе в рот сразу несколько штук.

— Вкуснотища!.. — тут же восторженно вскрикивает она.

Под пытливым взглядом золотых глаз генерала я тоже неуверенно беру ягоду морошки, и на мгновение неловко касаюсь пальцами ладони мужчины. От смущения я готова провалиться под землю, но послушно кладу угощение в рот, и…

— Кислятина какая-то, — вырывается у меня.

Хотя, признаться честно, есть что-то, сотворенное с помощью магии, невероятно приятно.

Ссыпав оставшиеся ягоды в ладошки Эрен, генерал невозмутимо отвечает:

— Кислый, терпкий вкус постепенно сменится неуловимой сладостью. В меру горький, приятный… Вы обязательно распробуете, леди Энджелли. Если дадите себе шанс.

От его слов отчего-то что-то замирает внутри. Наверняка это стыд за то, что я непозволительно долго нахожусь наедине с чужим мужчиной. Да еще и с непокрытой головой, плечами, в домашнем платье, с растрепанными волосами… Хранитель нравов мне непременно влепит с десяток ударов розгами, если узнает.

А кислый вкус на языке и впрямь становится невероятно приятным и сладким.

— Вам нельзя говорить со мной, — несмотря на внутреннее смущение, я стремлюсь его замаскировать под горделиво вздернутый носик и презрение во взгляде, — Вам нельзя даже смотреть на меня. И уж тем более — угощать своими ягодками.

Чувствую, как Эрен дергает меня за юбку. Да, я знаю, что кроме разговора с мужчиной может быть хуже разве что неуважительный разговор с мужчиной. Ну и пусть. Что он мне сделает, этот безумец?..

Генерал Кассар смотрит на меня так пристально, как никто прежде. Пару мгновений в его глазах мерцают золотистые искры, но тут же гаснут.

— Да? — я впервые вижу на его жестком, изуродованном лице некое подобие усмешки. — И кто же мне запретит?_______¹ хранитель нравов — воспитатель, приставленный к девушкам из знатных семей, неустанно и пристально следящий за сохранением их чистоты и невинности, прививающий им знания о морали, долге и нравственности

3. Генерал

Кассар

Я уже давно не помню, чтобы мое сердце оказалось способно растревожить хоть что-нибудь. Меня по-настоящему не волнует ни нынешняя политика, ни экономика моих владений, ни судьбы людей, ни искусство, ни торжества с приемами, ни светская жизнь… Даже когда меня просят об услуге, я оказываю помощь больше от  скуки, нежели чем из чувства долга. Так и было с семьей герцога Энджели — когда он какое-то время назад попросил меня приехать, чтобы познакомить со своим первенцем, наследником, которым он так рьяно гордился. А заодно — обсудить его поступление в императорскую гвардию. Неплохой ход, хоть и до жути расчетливый. Да, герцог Роберто Энджели прекрасно знал, что даже после своей отставки я сохранил множество бывших военных связей, и легко мог подобное устроить. К тому же, его сын, Эрландо, и впрямь оказался весьма перспективным юношей.

Под шумок герцог пытался намекнуть мне и о своих дочерях на выданье. Кажется, старшую звали Чароит, и о ее красоте во всем высшем свете уже складывали легенды. Как бы там ни было, меня это не интересовало. Я прямо сообщил ее отцу, что не настолько эгоистичен и жесток, чтобы обременять жизнь какой-либо бедняжки своим, мягко говоря, не самым желанным обществом. На том, мне казалось, тема была навсегда закрыта. Позже я узнал, что девушку сосватали за кого-то из их же семьи, и не шибко-то интересовался дальнейшим развитием событий…

Пока однажды не услышал во время очередного своего визита, как она поет.

Мое черствое сердце, застывшее еще со времен войны с драконами, впервые дрогнуло от звуков чьего-то чарующего голоса. Чароит… Теперь это имя значило для меня чуть больше, чем раньше. Но я по-прежнему не интересовался девушкой, по вполне понятным причинам.

Но с тех пор каждый мой визит в замок герцога стал чуть ли не пыткой. Заливистый смех сестер преследовал меня буквально повсюду. Если я не слышал пения девушки в саду, проходя мимо, это значило, что я обязательно наткнусь на нее взглядом уже внутри каменных стен, чьей заложницей она была. И в этот последний раз, когда она швырнула в меня фруктом… Я не смог устоять.

И я подумать не мог, что она окажется столь дерзкой при более близком общении. Давненько я не видывал столь нагло настроенных и бесцеремонных девиц. Обычно те или стыдливо опускают головы, либо вовсе отводят взгляд, не в силах смотреть на уродующие меня шрамы… Но эта девчонка смотрела на меня гордо, без страха, с вызовом, и это не могло не очаровывать.

— …Вам нельзя говорить со мной, — сказала она мне в ту нашу последнюю встречу, — Вам нельзя даже смотреть на меня. И уж тем более — угощать своими ягодками.

Всю жизнь, если мне кто-то говорит, что мне что-то “нельзя”, внутреннее чувство азарта начинает вопить, что необходимо сделать все для того, чтобы стало “можно”. Вот и сейчас…

Шагнув к Чароит, смотря прямо в ее безумно прекрасные фиолетовые глаза, я позволяю себе легкую усмешку и спрашиваю прямо в лоб:

— Да? И кто же мне запретит?

Очнись, Кассар. Ты уже не тот юноша, которым был до войны. Девушки не бросаются тебе на