Позднее, работая в архиве, я узнал, что через несколько лет после описываемых Павлом Ивановичем событий подлодку подняли водолазы ЭПРОНа[2]. На рубке ее сохранился английский номер — «Л-55».[3] Подлодку отремонтировали, и она ходила с тем же номером, но под нашим флагом в составе Балтийского флота.

УПРЯМЫЙ ЧЕЛОВЕК

В 1936 году из Одессы вышел советский грузовой пароход и взял курс на Испанию.

В те дни республиканская Испания сражалась с фашистами, и пароход вез продукты и одежду детям испанских коммунистов.

Был в команде матрос, звали его Василий.

Еще в Одессе он купил записную книжку и решил выписывать в нее испанские слова и учить их. Делал так: нарисует человечка, моряка в клешах, спросит у тех, кто испанский немного знает, и подпишет под картинкой «маринеро», что значит «моряк». Нарисует быка, подпишет «торо»… Много слов выучил Василий. Уже к Испании подходили. У самых берегов пароход захватили фашисты. Они хотели заставить советских моряков отречься от Родины. Команду бросили в тюрьму. Попал в камеру и Вася. Нашли у него фашисты записную книжку. Полистали, усмехнулись.

— Рисуй, — сказал один, — «эспозас» — «наручники», «карсель» — «тюрьма», «реха» — «решетка»… Ха-ха-ха!.. Узнаешь испанский язык.

— Ладно, — сказал Вася, — выучу и это…

Ничего не смогли поделать фашисты с советскими моряками. Продержали в тюрьме много дней и выпустили.

Пришел пароход в республиканский порт и груз привез.

А записную книжку Василий сохранил и снова стал записывать туда испанские слова: «хлеб», «друг», «девочка»…

КАК ВЫВОЗИЛИ РАНЕНЫХ С ПОЛУОСТРОВА ХАНКО

С первых же дней Великой Отечественной войны советские военные гарнизоны сражались до последнего патрона и до последнего человека…

Даже враги называли защитников наших гарнизонов бессмертными.

Но это были обыкновенные советские солдаты и матросы, и, умирая, они не знали, что их назовут героями.

Такими были и защитники Ханко…

Ханко — это порт и небольшой полуостров в Финском заливе. Бывший Гангут.

31 июля 1941 года два тральщика — «Кнехт» и «Бугель» — добрались до полуострова Ханко и стали на якорь.

Тральщикам был приказ: вывезти с полуострова тяжелораненых. За первые недели обороны в подземных госпиталях на Ханко лежало их более трехсот человек.

Ханко был под обстрелом. Горели дома, нордовый ветер нес к морю дым и копоть. И разлитая нефть плыла по воде.

Моряки освободили все кубрики и койки на тральщиках и начали принимать людей. А как принимать, если с берега бьет артиллерия, а с воздуха бомбят фашистские самолеты?

Тяжелая была погрузка… Но все-таки тральщики загрузились и еще по восемьдесят человек взяли на верхнюю палубу. Пошли…

А идти нужно было между своих же мин, узким фарватером.

Командир головного, «Кнехта», две ночи не спал и был контужен, но стоял на правом крыле мостика. Он поглядывал на море и на небо, а море и небо были чистые и ясные, как нарочно.

А когда смотрел командир на палубу — видел всюду белые повязки да костыли. И красного креста не надо, и так понятно: походный госпиталь, а не тральщик.

И вот половину фарватера не прошли, банку Аякс миновали — загремели колокола громкого боя! Тревога! Самолеты!

Госпиталь на палубе зашевелился… А куда денешься? Одно дело — атаки ждать с целыми руками и ногами, и драться, и знать, что, в случае чего, в воде окажешься, так хоть до подхода своих поплаваешь. А тут беспомощные и обескровленные люди.

«Юнкерсы» со стороны солнца сваливаются в пике, и бомбы начинают рваться около тральщика.

У тральщика какая от бомб защита? Стрелять по самолетам можно, а всей брони у «Кнехта» — ледовый пояс толщиной в десять миллиметров.

Глядит командир на самолеты, вцепился руками в поручни. Совсем дело скверное.

И вдруг слышит с палубы слабо так зашумели: «Наши… Наши!..»

И верно, наши. С аэродрома Ханко немцев увидели, и два наших «ишачка» — так истребитель наш «И-16» называли — взлетели и высоту набирают.

Немцы были заняты тральщиками и не сразу наши самолеты заметили. А когда заметили, поздно было, головной «юнкерс» задымил и в залив упал. Что тут на палубе началось! Раненые костылями машут, «ура» кричат… Бескозырки вверх полетели…

А «ишачки» только короткими крыльями покачивают.

Два оставшихся «юнкерса» бомбы как попало по заливу рассеяли, а тральщики на чистую воду выскочили и курсом на Кронштадт легли.

БОМБЫ

Это было в августе 1941 года. Фашисты окружили Ленинград и двигались уже по направлению к Москве. Каждую ночь они бомбили наши города, а советские летчики отвечать им тем же не могли: фашистам с захваченных аэродромов летать близко, а нашим самолетам до Берлина не достать — на обратный путь не хватило бы бензина.

И вдруг, посчитав, наши летчики обнаружили, что есть один такой аэродром на нашем острове Эзель в Балтийском море, откуда можно долететь до Берлина и вернуться назад. И они нанесли по Берлину первый удар, а потом второй. Стали бомбить столицу гитлеровской Германии!

Но скоро случилось так, что на этом аэродроме кончились все бомбы и подвезти никак было нельзя: фашисты перерезали железную дорогу Ленинград–Таллин и вышли к южному берегу Финского залива. Нет бомб — и не летают наши самолеты на Берлин. Хоть рельсы под крылья подвешивай! И такое во время войны бывало… Тогда послали из Кронштадта два корабля с грузом бомб. Но они оба подорвались в пути на минах и затонули. А летчики ждут.

Тральщик «Кнехт» только что вернулся с боевого задания, и командир его отдыхал. Приходит вестовой: срочный вызов в штаб. Командир пришел в штаб, а там приказ: «Не считаясь с потерями, доставить на остров Эзель срочный груз…» Ясно, какой груз: бомбы. Погрузили их на тральщик тридцать штук, здоровенные — по пятьсот килограммов и по тысяче! Бомбы эти матросы прямо на палубе уложили, словно бревна, и закрепили. А детонаторы, взрыватели то есть к бомбам, командир в своей каюте в сейф закрыл. Каюту запер и ключ — в карман.

Вышли в море. У острова Лавенсаари видит командир, что над тральщиком фашистский самолет-разведчик «рама» летает. Кружит, рассматривает тральщик, наверное, своим сообщает. Комиссар говорит командиру: «Ну, командир, фотографирует нас этот чертов фриц. Сейчас бомбардировщики прилетят…»

Командир молчит. На море смотрит. А на море — ни тумана, ни облачка, ни дымки. Видимость полная. Тральщик — как