Шрифт:
Закладка:
На протяжении нескольких недель я дожидался распоряжений от душеприказчиков — выполнять ли заказ или вернуть рукопись новому владельцу, кем бы он ни был. Никто со мной так и не связался. А если я не спешил кого бы то ни было уведомлять, что рукопись находится у меня, то в этом было не одно лишь своекорыстие, за ним стоял страх. Понятное дело, я совсем не хотел, чтобы моя семья разделила страшную участь Баронессы. Помимо моей супруги, лишь один человек на свете мог знать, где находится рукопись: тот, кто мне ее доставил, — а я и лица его не рассмотрел. Даже не мог поручиться, что это мужчина. Принимая во внимание ценность рукописи, я не сомневался, что душеприказчики рано или поздно со мной свяжутся, а потому за работу не брался.
Минуло несколько месяцев, и я наконец пришел к выводу, что за рукописью никто не явится. Судьбе было угодно, чтобы она оказалась у меня. Я решил, что требование Баронессы более не в силе. Раз рукопись — пусть и с оговорками — принадлежит мне, я волен ее прочитать. В лихорадке нетерпения, в один присест, в зимнюю ночь столь студеную, что Сена покрылась льдом, я проглотил все три истории в том порядке, в котором их обнаружил. Первая, «Воспитание чудовища», по всей видимости, представляет собой рассказ, написанный Шарлем Бодлером, хотя иных упоминаний об этом произведении нет ни в одном источнике, если не считать краткой записи в дневнике поэта. Почерк, впрочем, выглядел подлинным, в отличие от самого рассказа — почему именно, читателю станет ясно в дальнейшем. Вторая история, «Город призраков», — своего рода триллер-нуар; действие его происходит в Париже, а написан он, по всей видимости, вскоре после 1940 года: «Воспитание чудовища» является центром сюжета. Третья история, «Сказания об альбатросе», — из всех самая странная: похоже, это автобиография некой бессмертной чародейки.
Дочитав истории, я в мягком свете первой зари приступил к работе. В итоге я выбрал обычный непримечательный переплет, использовав лошадиную кожу, которую во Франции называют «кожей печали», пурпурного цвета. Я не сомневался в том, что имею дело с ценной и даже бесценной рукописью — как и утверждала Баронесса. Однако обстоятельства, при которых рукопись ко мне попала, наводили на мысль, что привлекать к ней лишнее внимание не следует.
Переплетенную рукопись прочитала и моя жена. Она, впрочем, увидев частоколы цифр, нацарапанных на первой странице, сразу сообразила, что это указание на альтернативную последовательность страниц, которой мы дали название «пагинация Баронессы». Жена, в свою очередь, прочла рукопись, руководствуясь этой альтернативной пагинацией. Закончив, убедила и меня прочитать в той же последовательности. К величайшему моему изумлению, передо мной оказалась совсем иная книга, не сборник рассказов, а единый роман, причем весьма необычного свойства. Книга, однако, уже была переплетена, и, с учетом древности и хрупкости ее листов, мы пришли к выводу, что «Переходы» следует оставить в том виде, в каком они ко мне попали — в таком попадут они и к тебе, любезный читатель. Тебе самому решать, читать ли книгу как собрание относительно самостоятельных рассказов или как единый связный текст.
Обстоятельства смерти писателя Вальтера Беньямина (родился в Берлине в 1892 году, скончался в испанском Портбоу в 1940-м) известны хорошо. Беньямин бежал из Парижа в середине июня — возможно, в тот самый день, когда в город вошла немецкая армия, провел два месяца в Лурде, городе паломников в Пиренеях, потом добрался до Марселя в надежде отплыть оттуда в Америку. Не преуспев, вернулся в середине сентября в Пиренеи и присоединился к небольшой группе немецких евреев, которые рассчитывали незаконным образом пересечь испанскую границу.
В рыбачьей деревушке Портбоу группа оказалась двадцать шестого сентября, и поначалу во въезде в страну им отказали. Беньямину — он окончательно пал духом, поскольку знал, что его ищут нацисты, — объявили, что на следующий день его насильственно отправят назад во Францию. В ту же ночь в гостиничном номере он принял летальную дозу морфина. На следующий день его попутчикам необъяснимым образом дали разрешение остаться в Испании.
После войны пошли слухи, что на момент смерти у Беньямина была при себе рукопись, которая потом таинственным образом исчезла. По словам очевидцев, которые с ним совместно совершили переход через горы, у Беньямина был при себе кожаный портфельчик (единственный его багаж). На вопрос, что в нем, он ответил, что там рукопись, которая ему дороже собственной жизни. После войны, по мере упрочения репутации Беньямина, все чаще звучали рассуждения по поводу этой рукописи и ее содержания.
Я не стану безоговорочно заявлять, что в книгу включена именно утраченная рукопись Беньямина. Слишком невнятный провенанс, слишком фантастическое содержание. Однако логически это именно она — и в ней нет ничего, что достоверно противоречило бы такому утверждению. А посему порешим, что рукопись и является тем, чем предстает. Правильное для нее определение — роман. Мы знаем, что Беньямин был литературоведом и соавтором (пусть и анонимным) детективного романа. Известно, что по-французски он говорил безупречно, так что такая литературная задача была ему, безусловно, по плечу. И все же напечатать рукопись под его именем немыслимо. А потому, за неимением другого авторства — ну и, если уж быть совершенно откровенным, из книгофильского тщеславия, — я решил опубликовать ее под собственным именем, снабдив всеми этими оговорками, принявшими форму предисловия. Строго говоря, я всего лишь приемный родитель этого подкидыша — при этом генетических тестов для рукописей, как известно, не существует. С этической точки зрения решение мое небезупречно, но в одном я убежден: под ним есть твердые законные основания. Поскольку с момента смерти Беньямина прошло более семидесяти лет, книга (при условии ее подлинности) более не находится, следуя букве французского законодательства, в распоряжении наследников писателя.
Я убежден, что у Баронессы не было намерения публиковать рукопись: переплет она заказала исключительно для собственного удовольствия. Притом что рассказ о публикации «Переходов» — как это случилось и почему — придется оставить для другого случая, решение о публикации далось мне нелегко. Одного уже провенанса было довольно, чтобы вызвать всевозможные кривотолки, по крайней мере во всяких укромных научных и библиофильских